Искупление

Может, Кохан и не сам вышел на Гришу, а его навели, чтобы уже он мог выйти на меня, но Кохан сто процентов был в ту ночь неподалеку от коттеджа: наблюдал, как ко мне подбирался волк, видел, как пришел Гриша. Он знал его запах, просто его интересовала только я и Никита, Гришей же наравне с Никитой интересовался его тайный приятель, который… Черт! Который знал про изнасилование!

Почти всех участников тех событий уже не было в живых, включая Валета, но тем не менее Кохан о них знал. Значит, кто-то был жив, и этот кто-то, очевидно, затаил на меня обиду.

Он же как-то узнал про Кохана и вышел на него. Он также знал и про Ибрагимова и про то, что тот вел свою игру. Он же знал и про мэра, имевшего зуб на старого волка. Он удачно свел их вместе, снабдил нужной информацией, но сам пока оставался в тени.

Возможно, он предполагал, что Кохан в итоге убьет мэра, что так и вышло. Возможно, он даже предполагал, что Гриша убьет Кохана, но при этом рассчитывал, что последний успеет меня достаточно расшатать, чтобы он мог сам, наконец, показаться и нанести свой – последний удар.

Но кто? Кем он был? Кем был тот, кто знал, что меня изнасиловали, и который обладал достаточными ресурсами для оплаты услуг наемников, которые пока тоже не особо предпочитали светиться, кроме как тогда на кольцевой, когда по моему предположению хотели забрать Гришу? Кстати, Кохан ни словом не упомянул и это событие.

– Что с девушкой? – тихо спросила я. Размышления в мгновение ока прострелили виски, и я решила поставить их на паузу. – Она…

– Жива. Ребята отвезли ее в больницу. Они вовремя ее нашли. Ей не сильно досталось.

– В отличие от меня? – не удержалась я от горечи.

Гриша тяжело выдохнул, окутав меня сигаретным дыханием.

– Кира… – Его голос виновато надломился, и он потерся носом об мою щеку.

А я ведь и забыла, что в ту ночь он присутствовал при всем том, что со мной делали!

Я всегда воспринимала Гришу, как того, кто в меня стрелял, но он ведь не только стрелял: в ту ночь он был там и все видел, включая убийство моего брата, и не обернись я в тот момент на дороге, что по его утверждению стало для него поворотным моментом, то он бы выстрелил мне в спину, и выстрел тот был бы смертельным для меня.

По мне пробежала дрожь нахлынувших с новой силой воспоминаний, смешанных с болью, злостью и отвращением. Я выпустила Гришины пальцы и попыталась отстраниться, но он лишь крепче прижал меня к себе.

– Знаешь, чего я никогда не делал? – спросил он. Его голос прозвучал хрипло, от чего показался мне чужим. – Я никогда не просил прощения. Никогда и ни у кого.

Я замерла в его стальных объятиях и прикусила губу, опасаясь, что расплачусь, а ведь я обещала себе больше не показывать страдания никому, но тело меня всегда предавало и мой запах был содержательнее любых слез и криков.

– Прости меня, Кира, – сказал Гриша, жестоко вогнав в меня своим запахом острый нож. – Прости меня за то, что в ту ночь я не вмешался. Я мог не допустить, чтобы над тобой надругались, но я этого не сделал. Я мог убить Ангелова еще тогда, но вместо этого я выстрелил в тебя. Я мог спасти тебя, забрав из больницы раньше него, но я не сделал и этого. Я вообще ничего хорошего для тебя не сделал. Ты все сделала сама: сама отомстила, сама справилась со всеми сложностями во время беременности, сама справлялась потом и сама справляешься сейчас. Прости меня и за это. – Он жадно вдохнул и продолжил: – Ты была права: у меня были возможности все это предотвратить, но я просрал их, как тогда, так и сейчас. Я мог не дать тебе уехать, мог не торчать за углами, наблюдая за тобой, как одержимый, а сразу прийти к тебе, упасть на колени, просить прощения, просить быть со мной. И той ночью в коттедже я мог дождаться, пока ты проснешься, принять решение вместе с тобой, а не за тебя, но я поспешил, и вот что из этого вышло. И за это ты меня тоже прости. Если можешь…

От его слов и запаха по моему телу прошел сильный спазм, будто нож, который они в меня вогнали, провернулся дюжину раз, и я не сдержала слез.

– Гриша… – мучительно всхлипнула я. Как же больно было в груди! – Ты режешь меня живьем…

Он напомнил мне о том, что я его еще не простила до конца за то, что он разлучил меня с сыном, а также о том, за что я могла и, наверное, должна была ненавидеть его, но… Но, но, но, но…

Гриша развернул меня к себе и зацеловал влажное от слез лицо.

– Я не был опорой тебе, не был твоей стеной, но буду теперь! – зашептал он. – Буду, даже если ты этого не захочешь! Ты больше не сбежишь от меня, Кира! Поняла? – Он впился в меня взглядом, сражая наповал сверкающим космосом. – Ты меня поняла? Я люблю тебя, и сына любить буду! От всего вас закрою собой и от всех! Мы будем вместе! Всегда! Слышишь?! Больше вы от меня никуда не денетесь!

Еще до моего побега в своем лофте Гриша ставил мне условия, точнее он ставил меня перед выбором: свобода с ним или лживая роскошь с Борисом. Теперь же в погоне за моим прощением он просто ставил меня перед фактом: жизнь с ним. И он не шутил. Даже близко. Такая вот убойная логика была у волкодава.