Искупление

Один из наиболее крупных волков, чей запах был мне знаком, кивнул мне головой и пошел в дом. Мы пошли следом.

Трое из двенадцати мотоциклистов остались снаружи, еще трое остались в холле. Остальные пошли с нами и волками.

Внутри дома было пыльно и темно. Каблуки звонко стучали, перебивая царапающий звук когтей Михаила, провожавшего нас до самой задней части дома.

У массивной двери, из-под которой проступала тонкая полоска света и тянуло запахом кофе, волк остановился и, привстав за задние лапы, превратился в человека.

Открыв дверь, он оглянулся на меня, и я заметила при свете, что в нем что-то переменилось, будто он больше ничего не изображал. Михаил поймал мой взгляд и, сверкнув подсвеченными после превращения глазами, посмотрел на Гришу.

– Оружие оставьте здесь. У нас мирная встреча.

Гриша будто с насмешкой склонил голову на бок, но его запах выдал куда более агрессивный ответ. Я напряглась, опасаясь, что они сцепятся, но, к счастью, из комнаты раздался смех.

– Ну, хватит! Хватит! – весело произнес мужской голос. – Покрасуетесь перед Кирой в другой раз! Дайте мне на нее посмотреть!

Ведомая тем, что голос показался мне знакомым, я обошла Михаила и Гришу, и вошла в комнату.

– О, деточка! Как же ты выросла с момента нашей последней встречи!

Глава 17

Я, как никто другой, прекрасно знала, что такое память, и как она устроена, и мне было очень хорошо известно, как это бывало, когда воспоминания начинали выплывать из таких глубин, что тело буквально выворачивало наизнанку, настолько неприятным было то, что вспоминалось, причем как всегда не вовремя.

– Ты меня помнишь, – удовлетворительно заметил старый волк в инвалидном кресле. Его сын, надев брюки и пиджак, висевшие на стуле, стал за ним.

Я не спешила с ответом, сортируя давно забытые моменты из детства. Бл*дь! Ну, какая же жестокая ирония, что Ибрагимов старший был тем самым волком, что время от времени навещал мою мать, когда мы с Сашей были маленькими.

Это было уже после смерти отца, и я вспомнила, что Ибрагимов, тогда еще не инвалид, всегда приносил всякие сладости и игрушки. Что-то из них, кажется, даже у меня сохранилось на старой квартире, где мы жили тогда.

Еще я вспомнила, что мать всегда нервничала при нем, но также и смотрела на него как-то с надеждой, будто он, получается, единственный (а может, и нет), кто знал, что у Валерия Станиславского была семья, явился к ней как спаситель от всех бед.

Очевидно, что этого не произошло, и добрый дядя Марк, как мы с Сашей его называли, отвалил, кажется, когда я пошла в первый класс, чтобы налаживать свою жизнь, а не решать проблемы обычной человеческой женщины, наивно связавшейся с волком-бандитом.

И вот теперь, спустя столько лет с подачи Гриши мы с ним встретились снова, чтобы… Что? Решать его проблемы? Решать мои проблемы? Или, как выразился старый волк, посмотреть на меня?

Я прошла к прямоугольному столу, за которым сидел Ибрагимов с еще несколькими старикашками в вычурных костюмах и ярких широких галстуках, давно вышедших из моды.

Гриша выдвинул для меня стул, предварительно проверив, чтобы под ним не было сюрприза в виде бомбы, и я села, закинув ногу на ногу.

– Даже не принесете мне соболезнования в связи со скоропостижной кончиной моего мужа, дядя Марк? – колко спросила я.

Ибрагимов хрипло рассмеялся, рассматривая меня с неприкрытым интересом.

– Ни в коем случае! – отсмеявшись, ответил старый волк. – Уж если, кто и выиграл от его смерти, – он кинул беглый взгляд на Гришу, стоявшего позади меня, – так это ты, моя дорогая! Его провал с алмазами лег на твои плечи, и мне очень жаль, что Саша…

– Не надо! – резко перебила я, ощутив во рту горькой привкус. Эти проклятые алмазы аукались мне даже сейчас. – Не надо ворошить прошлое!

Старый волк с пониманием посмотрел на меня, но мне было насрать на его понимание.

– Боюсь, прошлое само себя ворошит, – ответил он, печально взглянув на младшего сына. – И мы все теперь вынуждены иметь с ним дело, хотим мы того или нет.

– Не могу не уточнить у вас, Марк Анатольевич, – насмешливо сказала я, – под "иметь дело", вы подразумеваете раздачу моего наследства всяким отбросам, чтобы они заткнулись и не посягали на так внезапно освободившееся место хозяина города?

Ибрагимов кинул краткий взгляд на сына, чем только подтвердил мою догадку: он был вором. Самым обычным вором.

Интересно, у моего отца он тоже воровал? Может, даже он приложился к его убийству, а сам остался при делах нового хозяина города, напев всем неравнодушным сказку про любимых сыновей, ради которых он согласился работать на Ангелова.