Искупление

Я открыла глаза. Где это я? За окном уже стемнело… Спохватившись, я села на кровать и взяла телефон в руки. Семь вечера. Всё, я вспомнила. Сняла, наконец, своё окровавленное платье. Быстро приняла душ. Надев свободные шорты, белую рубашку и короткую вязаную кофту медового цвета, я обратилась к зеркалу, привычно взяв расчёску. Опа! А я-то почти забыла, что расчёсывать мне практически нечего. Надо в салон, срочно! Завтра заеду, а пока… где же этот платок цыганки? Нет, мне не вспомнить, где его оставила. Хорошо, что нынче модные головные уборы! Хоть я их не носила, но где-то они у меня завалялись. Немного порывшись, я нашла вязаную белую шапку-бини и скрыла под ней свои обрубки.

В больницу я добралась к восьми. Поднявшись лифтом на этаж, где находилась палата Виктора, я осторожно открыла дверь. Моё сердце привычно стало подрыгивать в предвкушении встречи с любимым.

— Давай, родной, ещё одну ложечку! — раздался голос Ньевес.

— Ну мам! — заныл Виктор.

Они повернули ко мне голову, когда я вошла, и оба улыбнулись. Я смутилась.

— Латти, — нежно сказал он. — Мама, пусть Латти меня покормит!

Герцогиня засмеялась, качая головой:

— Вот видишь, дорогая, хотела побыть с сыном, вспомнить его детство… а он никак не выпроводит меня.

— Я помешала? Может… спохватилась я.

— Нет-нет, дочка! — ласково сказала Ньевес и приобняла меня, глядя на Виктора. — Такова материнская судьба.

— Мама, что за жалобы? — возмутился Эскалант, но не сдержал слабой улыбки. — Это всё больница на тебя влияет

Я заметила, что она была очень уставшей. Наверное, домой ещё не ездила.

— Вы можете отдыхать, я останусь до утра.

Герцогиня не успела меня переубедить, так как Виктор заторопил её:

— Слышала, мама? Всё, езжай домой и выспись!

— Ох, дети! — вздохнула Ньевес и поцеловала Виктора в лоб. — Завтра я приеду…

— Зачем?..

— Приеду в любом случае, сын!

— Ну ладно.

Когда она ушла, я почувствовала какуюто неловкость. Мы остались с ним наедине впервые после расставания. На меня нахлынули воспоминания. Какой же глупой я была!

— Злата? — позвал меня Виктор.

Я нерешительно взглянула в его шоколадные глаза. Он выглядел измученным, но смотрел так чувственно. Вот он, полулежит на огромной больничной кровати. Дышит, говорит, улыбается. А ведь всего несколько часов назад я даже не надеялась на это!

— Как ты мог, Виктор? — прошептала я, чувствуя, как слеза покатилась по щеке.

— Что, Латти? — испуганно попытался привстать он, но боль в ключице остановила его.

— Как ты мог решить, что я смогу жить без тебя?..

Он потянул ко мне руку, и я шагнула навстречу. Наши пальцы сплелись. Я присела на его постель.

— Ты ведь отказалась от меня! — с болью в голосе напомнил он мне, и я крепче сжала его руку.

— Никогда себя не прощу за это, — честно призналась я и вытерла слезы.

— Ты… значит, ты всё ещё любишь меня?

Неужели он ещё не понял этого?!

— Виктор, — я погладила его бледную щёку, осознав, что так давно не говорила ему самых главных слов. — Я люблю тебя. Теперь я знаю, что нужно говорить эти слова, когда чувствуешь, и не бояться. Ведь сожаление несказанного и несделанного страшнее муки разочарований.

— Поцелуй меня…

Осторожно наклонившись к нему, я коснулась его мягких губ. Но лишь на секунду, он потянулся за мной, когда я отстранилась. Какое же это счастье вот так его касаться, чувствовать его дыхание, запах теперь уже моих любимым духов «Версаче».

— Я прямо чувствую, как резко пошёл на поправку, — лукаво улыбнулся он.

Я рассмеялась. Ах уж этот мой плейбой!

— Так, — я поставила ему на кровать разнос с больничной едой. — Что там у нас? М-м-м… желе!

— Нет, прошу, не давай мне эту мерзость! — простонал он, отворачиваясь от ложки, которую я подставила ему под нос.

***

В комнате было чересчур светло. Я не могла больше спать из-за бьющего в глаза утреннего света. Я повернулась на бежевом диване, который стал для меня постелью. Виктор ещё спал. Было семь утра. Я тихонько прокралась в ванную, захватив с собой туалетные принадлежности. О чёрт! Опять не узнаю себя в зеркале! Надо срочно что-то сделать с этим кошмаром на голове. М-да, так коротко мне отстригали волосы лишь в детстве. И то я этого не помнила.

Приведя себя в порядок, я отправилась в поисках еды нам на завтрак.

Когда вернулась с круассанами и кофе, Виктор уже бодрствовал. Медсестра отчаянно строила ему глазки, меряя ему давление, температуру и пульс. Хорошо, что она перевязку ему не делала. А то либо она лишилась бы чувств от вида обнажённого Эскаланта, либо бы я её освежила, плеснув кофе в откровенное декольте.

— Что-то не так, крошка? — спросил меня Виктор, отвлекая меня от мысленного бормотания нехороших слов в сторону медсестры, закрывшей за собой дверь.

— Да так, просто задумалась, — буркнула я, ставя на разнос с принесённой только что добытые вредные углеводы и кофеин.

— О чём?

Его настороженность меня стала забавлять. Неужели он так боится, что я буду чем-то обеспокоена или недовольна?

— Как быстро я привыкну к тому, что моему парню всякие девицы строят глазки?