Искупление

Она старалась не вдыхать затягивавший избу дым, не думать о том, что случилось самое страшное – горит, умирает, уходит в прошлое дом ее детства, родной дом, выстроенный отцом, место, где… Вытащила иконы, лики Спасителя и Николая Чудотворца, Богоматери печально смотрели на нее, небрежно кинула их на землю. Не успела додумать, заскочив в избу, сгребла в охапку горшки и корчаги, кувшины и латки… Они падали, разбивались, разлетались, а она тащила новые, пыталась их удержать… Спохватилась – не то спасает. Побежала в клеть, схватила трясущимися руками связки лука, чеснока, грибов… Рванула в амбар и застыла рядом с ларями: зерно сгребать надобно, так не перетащишь…

Нютку успокаивала Катерина; наклонившись, она что-то мирное говорила испуганной девчушке, рядом суетился народ, закидывал снегом огонь, но тот, почуяв свою силу, ширился, пожирал все новые постройки. Перекинулся на клеть, оттуда на избу, крышу… Искры летели в стороны, на Якове загорелась шапка, и он с проклятиями скинул ее на снег.

Выпущенные кем-то куры бегали по двору, бросались под ноги к заполошенным людям. Вылетел из курятника петух и забился криком: хвост, роскошный рыжий хвост его занялся огнем. Мальчишки затоптали пламя, и петух, поруганный, несчастный, принялся собирать своих жен сорванным голосом, лишенным былой звонкости.

Громко мычали коровы, сгорая заживо. Хлев загорелся давно, и никто не решался ступить в объятую пламенем хлипкую постройку.

Аксинья замерла и смотрела на суетившуюся толпу. Соседние дворы оказались вне опасности, Еловая устояла, а двор Вороновых выгорал. Дотла.

– Матвей! Матвей! – спохватившись, кричала Аксинья. – Не видели Матвея? – спрашивала она всех и, не дослушав ответа, бежала дальше.

Тошка стоял возле хлева, стянув шапку. Черное от сажи лицо, обожженные пальцы, обугленные концы кушака в руке.

– Ты чего, Тошка? Матвей где?

– Там, – кивнул парень на объятый огнем хлев.

Сенник уже выгорел до основания, в воздухе носился пепел.

– Как… там? Матвей! – Аксинья кинулась в открытую дверь, Тошка схватил ее за подол, оттащил назад, и в тот же момент строение затрещало и рухнуло. – Матвей! – черными руками она закрыла лицо и завыла.

Буян, взбудораженный суетой и огромным стечением народа, закружился вокруг хозяйки. Аксинья осела на землю, обняла пса и зарыдала, уткнувшись носом в черную мягкую шерсть. Буян непонимающе поскуливал – никогда взрослая хозяйка не одаривала его такой милостью… никогда не пахло назойливой густо-сладкой гарью в его родном доме.

6. Милость

Темноволосый парень быстро шел по тропе, удаляясь от деревни. Ветер ворошил его кудрявые волосы, трепал просторную рубаху. Коса-литовка, переброшенная через плечо, постукивала по спине в такт шагам. Аксинья хотела его окрикнуть, удержать, сказать что-то важное… Но губы были сомкнуты так, что не хватало сил разжать, пересохший язык не ворочался во рту. «Федор… или Матвей», – недоумевала Аксинья. Парень исчез из виду, и лес, под сенью которого он скрылся, внезапно повалился, будто невидимый великан вырывал деревья с корнем, раскидывал их, как сорняки…

Она приходила в себя, с облегчением поняла, что ей всего лишь снится сон. Сейчас она встанет с лавки, растопит печь, начнет хлопотать по хозяйству. Открыла глаза, с тихим стоном оторвала голову от постели. Увидела на лавке рядом светлую лохматую голову, рядом еще одну… У печи уже кто-то хлопотал, пышная баба возилась, забрасывая в печь поленья… Где она?

Обрушилось, расплющило, убило воспоминание. Как она могла забыть о том, что дом ее, братич ее, жизнь ее уничтожена. Огонь все выжег.

Прасковья приютила их с Нютой. Добрая, милосердная подруга. Своих пять ртов и шестой на подходе – Настюха опять понесла. Соседи стаскивали уцелевшее во двор Прасковьи, а Никашка расталкивал – в клеть, сараи, амбар… Кур – в птичник. Где найти силы жить? Как пережить смерть Матвея? Аксинья погрузилась в темную бездну горя.

Она разговаривала о чем-то с Прасковьей, помогала той по хозяйству, утешала дочь, но все делал будто кто-то другой, а настоящая Аксинья ревела день и ночь, страдала по погубленной жизни. Вырастила Матвея, Фединого сына, поставила на ноги. Да не уберегла… Судьба в очередной раз оказалась к ней жестока.

– Аксинья. – Прасковья внимательно посмотрела на подругу. – Слышишь меня, а? Ты сама не своя эти дни.

– Дни?

– Да, ты второй день у меня живешь.

Второй? Аксинье казалось, что случилось все это недавно, прошлой ночью, и запах дыма еще в волосах, в одежде, в горле…

– Люди видели, кто поджигал.

– Кто? Скажи… Убью я его…

Услышав ответ, она встала, сжала кулаки.

– Что? – Она не могла вникнуть в услышанное и внезапно засмеялась. – Отомстили, да больно увлеклись местью-то…

– Надо Якову сказать… Пусть он решает, он староста…

– Надобно его, поджигателя поганого, сжечь… Я тоже отомстить хочу… За смерть Матвея. – Аксинья засмеялась еще громче.

Лукерья испуганно выглянула из-за печи. Она чистила и резала репу, порой утирая рукавом лицо.