Искупление

– Говоришь ты много. Закрой рот, дружок. – Георгий встал и навис своей коренастой фигурой над столом. – Подите во двор… Мочи нет на вас глядеть!

Проводив тяжелым взглядом вышедших парней, Георгий тяжело сел, лавка под ним скрипнула.

– Что решать будем? Вот детки окаянные.

– Ты прости меня, Георгий, прости, Марфа. Не хочу я Матвейке своему свадьбы такой. Он к Лукерье прикипел сердцем уже… Сгубит его женитьба на нелюбой.

– К невесте сердцем прикипел, а к Таське другим местом, значит, причинным. Деверь обсказывал все подробности… Мда.

Раздался дружный вздох. Даже Зайчонок на материнских коленях пригорюнился, будто понимая, что произошло. Внезапно Георгий ударил ладонью по столу. Аксинья вздрогнула от неожиданности, покосилась тревожно на соседа.

– У твоего племяша свадьба уж готовится. Сговор… А мой болтается без дела. Пусть на Таське женится, она постарше, но, может, оно и к лучшему. Вот и мы с Марфушей. – Заяц улыбнулся жене, а та чуть зарумянилась.

Аксинье стало неловко, будто подглядела она за соседями в какой-то тайный момент. Таким довольством веяло от обоих… Да, Марфа старше Гоши Зайца на добрых семь лет, и счастливы, и ровней смотрятся.

– А, Аксинья, что молчишь?

– Согласна я… Твои слова греют мне душу… По справедливости решение твое будет? – Аксинья осторожничала, обстоятельно разбиралась во всем, а сама ликовала, грело сердце доброе решение соседа.

– А справедливо родителей позорить! Меня! В родной деревне! Георгий Федотов сына-распутника вырастил, так говорить все будут.

– Одно у нас условие, – деловито сказала Марфа, поставив на пол заканючившего сына.

– Какое?

– Ты со свадебкой поможешь, к столу собрать, накрыть, гостей обиходить.

– Соседский долг мой, Тошка как родной, – выдохнула Аксинья.

– И еще одно. – Георгий замялся. – Про часовенку ты помнишь…

– Помню, как не помнить…

– По зиме стройку затеем, уже с Яковом обговорил все. Сарай, где отец твой работал… Без дела ведь стоит?

– Поняла я тебя, Георгий. Бревна, тес тебе нужны. Будут твои. Какой разговор… да на богоугодное дело.

– Вот и сладили. Нютка, позови… этих…

Тошка поменялся в лице, услышав решение отца:

– Да как? На этой бабище! Не хочу!

– Кто ж тебя спрашивать будет!

– Почему я? Матвей с ней…

– Мы обсуждать ваши игрища непотребные будем?!

– Я от сраму родился, к сраму меня и тянет. – Тошка выскочил, не испросив разрешения у отца.

Георгий смотрел вслед непокорному сыну. Вот она, дурная кровь матери и… Гришки Ветра. Окаянная, безмозглая, в аду обитающая Ульянка.

Аксинья и Матвейка попрощались с хозяевами. Марфа, не дожидаясь их ухода, обняла мужа, прижала его крупную голову к своему животу.

– Успокоится он, угомонится, не мучай себя, Гошенька.

Аксинья за бесконечными разговорами забыла о своем бездумном поступке. И только когда голова коснулась соломенного тюфяка, нахлынули воспоминания о мужских губах, руках, наглых поцелуях, о своем неистовом отклике на дьявольские ласки.

Пропасть.

И она летит туда.

А Матвейка на краю остановился.

5. Не убежать

– Жених сбежал. – Крик поднялся где-то вдалеке и разнесся по Еловой.

Парни гоготали, пихая друг друга локтями. Девки и бабы тревожно вытягивали шеи. Мужики матерились: зря, что ль, время теряют посреди самого жаркого времени – сенокоса, когда каждый денек на вес золота.

Почти вся Еловая собралась. Яков с женой. Прасковья со всей семьей, Спиридон с женой и Глебкой, Семен с Катериной, Игнат с Зоей и Агафьей… Повытаскивали телеги, запрягли коней, обрядились в жаркие нарядные одежды.

– Матвейка, найди его. – Аксинья вытолкнула из толпы племянника.

– Где ж найти его? В лес, поди, убег.

– А ты подумай, поищи.

– Матвеюшка, на тебя только надежа, – сложила руки Марфа. – Позор ведь будет.

– Ты, Марфа, с Семеном к церкви езжай. Чтобы не заподозрили чего… А ты… Матвей, – схватил за плечи парня Георгий. Ему пришлось чуть приподняться на носках красных, чуть облупившихся сапог. – Не подведи, Богом прошу.

– Постараюсь.

– Знаю я, где его искать, – по дороге встрепенулась Аксинья. И оказалась права.

В сараюшке Вороновых, прямо у зева печи, в пыли валялся Тошка. Ревел, словно малое дитя, размазывая злые слезы по загорелому лицу.

– Родненький, да ты что? – Аксинья, не заботясь о юбке, опустилась на колени перед Гришиным сыном.

– Не хочуууу, – трясся Тошка.

– Да ты что ж… Баба она хорошая, заживете ладно.

– А ты откуда знаешь?

– Как не знать? Все у вас ладком станет. Мало ли тех, кто без охоты в брак вступает.

– А у тебя охота была на Таську? – Матвейка вступил в разговор.

– Не было! Не хочу я жениться на старухе… мерзкой старухе…

– Все равно придется, Тошка, нельзя иначе…

– За Камень хочу. Из пищали стрелять… В Соли Камской видал. Большой, горластый, плюется порохом. Инородцев гонять, соболей воевать…

– Куда замахнулся! – «Да, кровь не водица», – вспомнила Аксинья горящие тем же огнем мужнины глаза. Тоже за Урал стремился…

– Так это… Она тут останется детей нянчить. А ты туда, в ватагу подвяжешься. – Матвейка нашел те слова, которые друг услышал.

– А? И правда…

– Должна жена дома ждать, так и возвращаться слаще, – уговаривала Аксинья.