Искры

— Да, Лева, — говорила Ольга, — я думала поначалу: ну, арифметика там, русский язык — дело хорошее. А Илья Гаврилыч с учителем тем вишь куда повернули. Учиться будем, как новую, вольную жизнь народу добывать. Вот только сразу голова у меня не берет всего, что в той книге написано, но душой… душа все понимает, все, — и она негромко, восторженно произнесла: — «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!»

Леон слушал ее и старался разобраться в своих собственных мыслях. Он тоже понял немного из того, что читал Лука Матвеич, но он, как и Ольга, чувствовал: нет, не маленькая то была книжка. Лука Матвеич читал большую, мудрую книгу о правде рабочего человека, о жизни. «А я думал, что таких книг нет. Есть они, оказывается!» — мысленно заключил он и вслух сказал Ольге:

— У нас на хуторе считают шахтера за самого последнего человека. И я так считал, но теперь понял: рабочий человек, и шахтер, стало быть, сам еще не знает, какая он сила. Он — самая большая сила на земле, он может весь мир перевернуть и всех хозяев, какие нас гнетом давят, сбросить к черту на рога. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Ты понимаешь, соединиться рабочим надо в одну семью против хозяев — вот, оказывается, как надо добывать счастье. А я сидел на хуторе и ждал, пока оно само прибежит в нашу хату.

Светила луна. На нее набегали легкие тучки, на секунды заслоняли ее белой прозрачной дымкой, а она все плыла и плыла, спокойно, величаво, окруженная этими тихими тучками, и вокруг нее стоял и светился далекий розоватый туман.

В стороне от луны горела одинокая звезда.

Ольга долго смотрела на звезду, думая о своей жизни, такой же одинокой, и ей хотелось, чтобы жизнь ее была светлой, яркой и радостной, как солнечный день.

Она крепко взяла Леона под руку и дернула к себе.

— Ну и тюлень ты, Левка. Идем веселей! — сказала она требовательно.

В эту ночь Леон долго не мог заснуть. Варя слышала, как он то и дело ворочался, и ей нетрудно было догадаться, что думает он об Алене.

— Что-то не спится шахтеру нашему — все ворочается. Должно, Алена беспокоит, — тихо сказала Варя мужу, когда тот собирался на работу.

— Значит, любит, — вполголоса ответил Чургин.

После первого гудка Варя разбудила Леона, приготовила ему узелок харчей.

— Ты что-то ворочался все, долго не спал? — спросила она.

— Хутор мерещился.

— Алена?

Леон ничего не ответил, быстро оделся и вышел. Шел на шахту и думал: «Алена… Ольга… Как они похожи и как не похожи. Ольга такая тихая, задумчивая, круглая сирота, и работаем вместе. Эх, дела!»

4

Уступы подрядчика Жемчужникова были на восточном крыле, рядом с лавами первой и второй артелей. Чургин не был здесь два дня и шел проверить, как идут работы и выполнены ли его распоряжения.

В штреке ему повстречался сам подрядчик.

— Это вы, Илья Гаврилович? Ко мне?

— Да, пройдемте посмотрим вместе, как у вас там. А то опять будете жаловаться управляющему.

Жемчужников промолчал. Дела у него были неважные, и зря сердить Чургина ему не было никакого расчета. Но откуда Чургин знает о его жалобе? Да, он ходил к Стародубу жаловаться на придирчивость старшего десятника, высказывал даже предположение, что артели — дело рук Чургина, говорил, что тот редко бывает в уступах, мало смыслит в деле, а только все требует и вообще слишком высокого мнения о себе. Но управляющий позвал штейгера и предложил Жемчужникову повторить все сказанное сначала.

— Я не имею о Чургине таких данных, Николай Емельянович, — заявил Петрухин. — Требует он с подрядчиков немного жестко, но поделом.

Тогда Стародуб встал из-за стола, подошел к Жемчужникову вплотную и, попыхивая трубкой, сказал:

— Чургин, к сожалению, простой шахтер. Но если бы это от меня зависело, я дал бы ему диплом горного инженера.

Жемчужников растерялся. Он чувствовал себя так, словно ему плюнули в лицо.

— Я вас не понимаю, Николай Емельянович. Я всегда…

— Я вам сказал, господин Жемчужников, что своего десятника я знаю лучше вас, — раздраженно прервал его Стародуб. — Он и живет в шахте, а не отсиживается в пивных, как вы. А меня не интересует, кто там работает — артели или господа подрядчики. Мне нужен уголь. Однако мне известно, что господин Жемчужников работает хуже артели! — Считая разговор законченным, он вернулся к своему письменному столу и сел.

— Да разве я, Николай Емельянович… Ведь я стараюсь…

Стародуб негодующе ударил рукой по столу:

— Как вы смеете лгать управляющему? «Стараюсь»… Идите!

Тем и кончилась жалоба на Чургина. Поэтому сейчас, шагая за ним по штреку, Жемчужников старался замести следы.

— Мы с вами всегда можем договориться, Илья Гаврилович. Почему мне обязательно надо итти к Николаю Емельяновичу?

Чургин ничего не ответил, да он и не слушал его, думая о том, как лучше наладить здесь работу новой артели.

Видя, что он направляется в конец штрека, Жемчужников растерянно спросил:

— Вы в уступы не полезете разве, Илья Гаврилович?

— Полезу. Но сначала я хочу посмотреть, как закреплен штрек.

«Знает, все знает! Нет, это не человек, а дьявол какой-то, истинно нечистый дух», — в отчаянии подумал Жемчужников.