Исключительно твой

— Что теперь будет?

— Счастье, — убежденно киваю я. Но лишь теперь, глядя в глаза Афины, вдыхая воздух, что она с шумом выдыхает, впервые так явственно его ощущаю.

— Развелся? — голос Афины звучит потрясенно. — Как развелся? Ты что?! Ты с ума сошел — бросить женщину перед Новым годом?!

Аргументы — сдохнуть. Откинув голову, от души смеюсь. Тут же беру Афину за руки и притягиваю к себе.

— Прекрати!

— Что прекратить?

— Все! Ржать. Вести себя, как… как…

— Как кто?

— Как пуп земли! Ты же не думаешь, что я упаду к твоим ногам и прощу всю боль, что ты мне отмерил?!

— Я пытаюсь все исправить, — указываю на очевидное. Афина в ярости. Меня же, напротив, топит нежность. Мне нужно за что-нибудь ухватиться, или я в ней утону.

— А тебе не кажется, что некоторые вещи поздно исправлять? — язвит она, глядя на меня как на последнего дебила.

— Нет, — качаю головой.

— Зря. Твой поезд ушел.

Ну, точно! Фари была права. Афина — та еще ведьма, когда злится. Но это что? Лучше так. От любви до ненависти, как известно, один шаг. Значит, в обратном направлении где-то так же. Главное, чтобы не равнодушие. А с этим… с этим я как-нибудь справлюсь.

Ловлю ее запястье. Дергаю на себя. Не ожидая такой подставы, Афина врезается попкой в мой впечатляющий стояк.

— Как думаешь, сколько мне потребуется времени, чтобы доказать тебе обратное?

Аллах. Я понятия не имею, откуда берется эта дерзость. Все мои черти на поводках и в намордниках, скулят у ее ног, пригнув морды к полу. И бьют невидимыми хвостами, выпрашивая хоть каплю ласки. Изголодавшиеся… покорные.

— Сколько бы времени тебе не понадобилось, этим ты докажешь лишь то, что относишься ко мне как к шлюхе. Ничего нового.

— Ну что за бред, сладкая? Я никогда бы не женился на шлюхе. А на тебе женюсь.

От ее близости ведет. Член, вытянувшись по струнке, уперся головкой в ремень. Толкаюсь. Шиплю. Больно… Сладко. Как только с ней.

— Я сейчас должна умереть от счастья? — голос сбивчивый, дыхание надсадное. Хрен ты меня обманешь, милая. Хочешь меня не меньше.

— Зачем же умирать? Ты мне живой нужна. Я тебя любить буду. Баловать…

Ласкаю губами шею. Руками скольжу по бедрам, тонким дугам ребер к груди, ставшей, как мне кажется, полней после родов. Поверх ткани сжимаю соски.

— Прекрати! — Афина вырывается, тяжело дыша.

— Почему?

— Потому что так нельзя! — кричит она, и если что и может меня сейчас остановить — так это слезы на ее глазах, которые Афина даже скрыть больше не пытается. Они отрезвляют.

— Эй, ты чего?

— А ты?! Думаешь, после всего можно вот так прийти?! Думаешь, ты мне нужен? Пять лет прошло, Марат! Пять лет. Я только-только начала выбираться из депрессии. Встретила нормального мужчину!

— О чем угодно… О чем угодно готов с тобой говорить, но не о мужиках, — шиплю в ответ, вновь хватая за руки. Пугать не хочу. Но очертить границы просто необходимо. Я ревнив. Планка едет — только в путь — от таких разговоров.

— А придется! Потому что я — человек. Я не псина, которая упадет к твоим ногам, стоит лишь её почесать за ухом.

— Я никогда так о тебе не думал.

— Я достойна уважения! Того… — Афина оглядывается по сторонам, будто подсказку ищет, — чтобы за мной, в конце концов, ухаживали! Добивались меня…

— Это можно делать и будучи женатыми.

Афина комично приоткрывает рот. Падает на рядом стоящее кресло, спрятав лицо в ладонях.

— Ты не меняешься.

— Поясни.

Я начинаю раздражаться, темперамент берет свое, хотя, конечно, не имею на это права.

— Да на твоем свидетельстве о разводе даже чернила еще не высохли. А ты снова хочешь жениться? — Пожимаю плечами, Афина с досадой закатывает глаза: — Думаешь, как на это отреагируют в обществе? Что обо мне напишут?

— Мне плевать, что об этом напишут.

— А мне, представь себе, нет! Потому что в это втянут мою дочь и…

— Нашу дочь.

— Ладно. Нашу. Я не хочу, чтобы ко мне навек пристала слава разлучницы. Не хочу, чтобы мне мыли кости во всех дрянных Телеграм-каналах. Я хочу нормальной, спокойной жизни.

— И в этом мы сходимся. Ничего мне так сильно не хочется, как спокойной жизни с тобой.

— Пять лет ты обо мне не вспоминал!

— Пять лет я не забывал тебя ни на секунду! — ору в ответ. — Не хочешь торопиться? Окей. Хочешь ухаживаний? Я тебе их устрою!

Тогда мне даже в голову не могло прийти, что эти гребаные ухаживания растянутся почти на год! Афина просто душу из меня вытрясла. Попробуй не свихнись, когда твоя любимая женщина и ребенок в другой стране! И хорошо, если их удастся заманить домой на какой-нибудь праздник. А в основном — это я катаюсь туда-сюда. Грета Тумберг свихнулась бы, если бы узнала, сколько я налетал, не щадя атмосферы. Калькулятор углеродного следа зависнет, если я введу в него данные о своих перелетах. Мои друзья будут ржать неделю, если узнают, что мать моего ребенка четыре месяца меня динамила, прежде чем пустила в свою постель! И я с ума сходил… Водил ее по всем приличным ресторанам в Париже, в оперу и на балет, даже пару раз выезжал с Марьям в Диснейленд, где мы офигенно провели время.