Искажение

– Подобного рода нарушения сна характерны для детей до двенадцати лет и чаще всего проходят с возрастом. У взрослых они проявляются редко, а причиной может быть посттравматический стресс. Похоже, у тебя то же самое, особенно с учетом других симптомов. Шок, который ты пережил, оставил в мозгу неизгладимый след. Нельзя также исключать микроповреждения в окрестностях электрода.

– Умоляю, помогите мне. Я не хочу, чтобы меня отправили в Рамму.

– Знаешь, как я должна поступить? – Линда Заубер протягивает руку и кладет ладонь на мой стиснутый кулак. – Я должна немедленно направить тебя на обследование, с которого ты бы уже не вернулся. Твой случай с самого начала провоцирует меня нарушать принципы, которых я до сих пор железно придерживалась.

Я чувствую нарастающую панику. Меня начинает бить дрожь.

– Маркус, честно говоря, я ожидала чего-то подобного. Мы попытаемся тебя спасти, но ты должен в точности выполнять мои рекомендации. И хранить тайну – иначе у меня будет множество проблем. Мне придется отрицать бо́льшую часть того, о чем мы здесь говорили. Понимаешь?

– Да, госпожа капитан.

– Ты получишь от меня лекарство, которое должно тебе помочь. Через несколько дней ты станешь лучше спать, частично оно также заменит действие поврежденного стимулятора. Принимай утром по полтаблетки первые четыре дня, а потом по одной в день. Перед сном не делай ничего, что могло бы возбудить твой мозг. Старайся очистить разум от всего случившегося за день, сколь бы страшным оно ни было.

Она открывает нижний ящик стола и достает оттуда флакон без этикетки. Внутри белые продолговатые таблетки с риской посередине. Они тонкие, с одной стороны виднеются цифры «50». За свою жизнь я принял множество антидепрессантов, но эти таблетки мне незнакомы – возможно, что-то новое или средство иного рода.

– Лекарство слабое, его дают также детям и старикам. Побочных явлений быть не должно, но тем не менее ты серьезно рискуешь. Спрячь его хорошенько в комнате и принимай только тогда, когда будешь один. Не носи его с собой.

– Конечно.

– Здесь запас на шестьдесят дней. Ко мне будешь являться каждую неделю. Если кто-то найдет таблетки – помни, что ты получил их не от меня.

От волнения у меня срывается голос.

– Госпожа капитан, не знаю даже, как вас благодарить. Если я хоть что-то могу для вас сделать – только скажите.

– Кое-что можешь, – улыбается Линда Заубер. – Придерживайся моих рекомендаций.

Среда, 25 мая, 09.45

Лейтенант Остин с восьми тридцати проводит с нами совещание. В зале присутствуют оба сержанта и шесть командиров отделений: Соттер, Лист, Бернштейн, Вернер, Усиль и я. Масталик отравился вчера какой-то дрянью и лежит в казарме, блюет в тазик, а Нормана вызвали буксировать «скорпион», который сломался в трех километрах от базы. Лейтенант рассказывает нам о последних действиях повстанцев и излагает план очередного выезда в Тригель. Можно просто умереть от радости.

Я наверняка принял бы намерения командования близко к сердцу, как и остальные, жаловался бы на судьбу, если бы не вибрация, которую я ощущаю в кармане. На коммуникаторе высвечивается черно-белая фотография Неми. После третьего раза я извиняюсь перед начальством и под предлогом необходимости посетить туалет выхожу в коридор. Неми осторожна и не звонит без существенных причин.

– Привет, малышка. Что случилось?

– Маркус! – Она всхлипывает в трубку. – Жандармерия забрала меня на базу Кентавр.

– Что значит – тебя забрала жандармерия?!

– Они сказали, что им нужен переводчик с ремаркского и армайского, но по дороге один «жетон» сказал мне, что дело не только в этом. Кто-то на меня донес, только тот солдат не знал, в связи с чем.

– Вот же блядство. – Я ударяю рукой в лоб. – Думаешь, это из-за нас?

– Не знаю, правда не знаю.

– Кто-нибудь тебя допрашивал? Разговаривал с тобой по приезде?

– Нет, никто со мной не разговаривал. Я сижу в какой-то комнатке, а дежурный сказал мне только, что я должна ждать вызова. Вроде как потребуюсь примерно через час.

– Послушай… – Я не знаю, что сказать, как обычно бывает в подобных ситуациях. – Успокойся, Неми, все будет хорошо. Мне нужно возвращаться на совещание, но я с тобой свяжусь, как только что-нибудь выясню. Напиши мне пару слов.

– Маркус, я не знаю, что со мной будет.

– Ничего не случится. Правда, клянусь. Уже сегодня ты вернешься в Эрде.

– Но это все ужасно странно. – Она снова начинает плакать.

– Слушай, извини, мне нужно возвращаться. Скоро перезвоню.

Что, блядь, все это значит? Вне себя от ярости я возвращаюсь в зал, но мне приходится выдержать еще четверть часа, чувствуя, как дрожит нога под стулом. Как только совещание заканчивается, я перехватываю у выхода Голю и, отведя его в сторону, спрашиваю, знает ли он что-нибудь или может ли что-то узнать. Он обещает позвонить своему приятелю из жандармерии и оставляет меня в мрачных мыслях.