– Нет, папа, точно после первого. Я помню, потому что ты купил мне тогда на день рождения голубой велосипед. Вдоль озера Грени шла длинная асфальтовая дорожка, и я целыми днями катался по ней как сумасшедший, пока тебе не пришла в голову идея научить меня плавать, и я страшно злился из-за того, что не мог ездить на велосипеде.
– А воды ты боялся как огня. Орал как резаный.
– Да, помню. Тогда еще прибежала мама и кричала, что ты меня утопишь.
– Мама всегда преувеличивала, – говорит отец. – А ты быстро сообразил, что к чему. Я очень тобой гордился.
Мы сидим вместе до позднего вечера и смотрим фильмы из древних файлов, которые отец хранит в столь же древнем облаке. Мне приходится еще раз пережить свой двенадцатый день рождения, выпускной вечер и свадьбу с Ниной. До отца наконец доходит, что последнее воспоминание может быть для меня не слишком приятным, и он выключает компьютер. Сегодня, однако, я позволил бы ему что угодно. Он имеет на это право.
И вместе с тем я задумываюсь, не видимся ли мы в последний раз. Когда в январе я ехал в Ремарк, у меня тоже было предчувствие, что я не вернусь. Но ведь теперь я здесь, сижу в родительской гостиной и пью чай из желто-черной кружки. Вот только можно ли это назвать возвращением?
Когда я наконец встаю и обуваюсь, отец крепко, со всей силы, обнимает меня и просит, чтобы я был осторожен и думал о будущем. Дело даже не в нем с мамой, но, может, я все же найду когда-нибудь Томаса и буду ему нужен. Может, когда-нибудь научу его плавать в слегка мутной от ила воде.
– Сынок, знаешь, что самое важное в жизни? – спрашивает он в дверях.
– Что, папа? – Я не скрываю удивления.
– Важнее всего сама жизнь. – Снова его характерная улыбка. – После стольких лет, вопреки всем идеалистам, чьи книги я прочитал, смею утверждать, что лучше жить как попало, чем умереть выдающейся смертью. Тебе вовсе не обязательно быть героем.
– Запомню. До свидания, папа!
– До свидания!
Я уже знаю, откуда взялись те слова, что я писал в письме сыну. Ценность простого существования переходит в нашей семье из поколения в поколение, не особо меняясь – так же, как ступени на лестничной клетке дома родителей, которые с годами становятся лишь чуть более стертыми.
На военном аэродроме имени адмирала Вальтца организован один из сборных пунктов для солдат, возвращающихся из отпусков. Здесь я встречаю коренного бильденца Гауса, а также Пурича и Водяную Блоху, которые добрались своим ходом. Баллард прилетел со мной из города Рамма, так же как и полтора десятка других солдат из взвода.
Группа была настолько многочисленной, что армии оказалось выгодно перебросить нас всех вместе из столицы на запад страны. В турбовинтовом «Каире-DH5» поместилось сорок пассажиров. На борту было шумно и слегка воняло топливом, но бо́льшую часть полета я крепко проспал.
Теперь при мне уже все отделение, как и у Ларса. Но, например, большинство солдат Петера и Адама отправятся в Харман из Кодена на юге Раммы, где находится второй сборный пункт. Подобная логистика мне непонятна, и запомнить все трудно. Всего таких пунктов четыре, но кто и когда должен туда явиться – пусть это заботит военных чиновников. Пока же мы идем с парнями в бар и заказываем по литровой кружке пива. До вылета нам ждать еще несколько часов.
Разговор особо не клеится. Адам снова спрашивает про визит в Граде, но я отмалчиваюсь. Многие парни, в том числе Ларс Норман, все еще мыслями в родном доме. Они пишут сообщения или звонят своим женам и девушкам, иногда родителям. Я ощущаю легкую усталость, может, даже подавленность, хотя все заявляют, что отпуск удался, выбив нас из ремаркской рутины, к которой теперь придется как-то возвращаться.
Я иду прогуляться по жестяному ангару, играющему здесь роль терминала.
Возле автомата с напитками встречаю сержанта Северина, который упрямо сражается с нежелающей принимать монеты машиной. В конце концов он бьет по ней кулаком и разражается ругательствами. Именно в этот момент автомат выплевывает две банки.
– Привет, Маркус.
– Что слышно, сержант?
– Гребаная машина! Ведет себя так, будто у нее месячные.
– Может, лучше в это не вникать, – смеюсь я над его злостью.
– Знаешь, что Голя не полетел даже в Портсаил? Он остался на базе Эрде, чтобы подготовить наш отъезд. Лейтенант Остин, впрочем, тоже.
– Понятия об этом не имел.
– Даже по-дурацки себя чувствую, что навестил семью. Теперь только тяжелее, – говорит он, глотая оранжевый лимонад.
– Как и всем нам, Борис. Мы все теперь тащим на себе этот груз.
– Наверняка. – Внезапно его тон меняется. – Думаешь, я без причины злюсь на эту машину? Нет. Маркус, у меня заебательская причина. Час назад улетел самолет в Харман из Остии. На борту должен был присутствовать капрал Лист, но он не явился на аэродром.
Самуэль – командир первого отделения во взводе Северина. Проблема серьезная, так что я уже не удивляюсь, что бывалый вояка аж дрожит от злости.