Искательница приключений

Укрепил меня в желании пожить еще какое-то время и интерес к наблюдению за быстро росшим благодаря блистательным завоеваниям царя царством. Что стало характерным в тот период, этот государь не ходил в походы собственной персоной, а за него вели военные действия его сыновья и полководцы. Понятно, что в юности он повоевал, и поэтому народ не считал его белоручкой. Нельзя сказать, что тогда он проявил себя выдающимся стратегом и тактиком, но несколько лет походов, осад, битв научили его здраво оценивать силы свои и укрепления врага. А уж талантливых военачальников, которых он посылал с достаточными дружинами в ту или иную область, в народе воинов ему днем с огнем искать не приходилось.

А еще, как несколько столетий назад, ночами напролет я беседовал с древним народом, ибо он до сих пор обитал в приморском лесу. Можно сказать, что мое обучение у них продолжилось, и я познал еще много моральных и культурных ценностей, до того как они оставили свои селения и уплыли из моих родных краев. Нет, царь не выгонял их.

Он помнил о заключенном давным-давно военном союзе, знал, что в том числе с поддержкой древнего народа его дом закрепился в качестве властителей ближайших к его столице земель. Кому-то из прадедов царя даже пришлось воевать бок о бок с рифмоплетами, неважно, при каких обстоятельствах, и оба доказали друг другу преданность старому пакту, нерушимость старых уз. Отношения царя со стихотворцами были близкими и тесными.

Мореходы уплыли сами, потому что не захотели жить близ такого количества людей. Им неведомы расовые предрассудки, они считают их одной из величайших глупостей разумных существ, но, как очень, очень старый народ, они любят тишину, покой — вопреки этому прямо под их боком росло подвижное, шумное государство. В один день они пригласили царя погостить у них, объяснились, распрощались с ним и погрузились на стройные тонкие суда.

Царь собственной персоной провожал их в путь-дорогу. Он понимал, что ему будет не хватать их мудрости, за которой он непременно обращался в те редкие разы, когда сам вместе с приближенными долго и безрезультатно ломал голову над какой-нибудь проблемой. Это было прощание друзей, пускай между ними и пролегала широкая культурная пропасть.

С уходом мореплавателей лес столкнулся с проблемой, до сих пор обходившей его стороной: нужды государства требовали много древесины. До сих пор приморский лес особенно не страдал от древорубов, ввиду того что цари края не посягали на мореходов дом. Теперь же эти деревья стали ценным сырьем, которое не требовалось везти из далекого края, отчего их вырубка только отчасти сдерживалась тем, что лес оставался домом и моим. Негласно признанным моим дворцом и охотничьим угодьем.

В любом месте, где долго жил древний народ, природа более разумна, чем ее населенная только людьми и дикими зверями сестра. У нее появляется что-то вроде собственной души, способности отдаленно осознавать себя; приморский лес еще в дни моей смертности порой вел себя как наделенное подобием разума живое существо — в знак наследия когда-то населявших его рифмоплетов. Теперь, дав им пристанище на следующие полтора десятка веков, он стал еще самобытнее.

И лес невзлюбил помножившееся число охотников за его деревьями.

Сначала я почувствовал только возмущение леса, затем оно стало выливаться в конкретные действия, достаточно организованные и целенаправленные. Жестокие. Пугающие.

Лес стал перенимать у меня тьму и сделался недвусмысленно опасным для человека, особенно после захода солнца. Он не пил, не опорожнял меня, он вообще не зарился на заключенную во мне энергию, но пристально присматривался к ней, изучал ее пульс. Спустя какое-то время я стал замечать зарождавшиеся в лесу своеобразные колодцы нечистой силы, из которых мерными, все усиливавшимися толчками исходил мрак. Скоро я отметил, что волны темной энергии свободно раскатывались по лесу, и моему нечистому существу это доставляло удовольствие, ибо я чувствовал вокруг себя крепнувшее дружелюбно расположенное, родственное начало. Что касается кладезей мрака, то есть физических сосудов, в которых темная энергия возникала и сгущалась, то ими могла стать дыра в земле, бывшая норой мертвого или больного животного, особенно старое дерево с мощными корнями и широким дуплом, а то и зверь из хищников и их добычи, главное, чтобы он много перемещался по всему лесу. На протяжении столетий я наблюдал сов всех плодившихся в лесу пород: от них толчками растекалась вязкая тьма, когда они беззвучно скользили между стволами и ветвями, а их глаза не упускали ни единого движения на деревьях и земле. Этот мрак жадно впитывали остальные животные и растения, как сладчайший пчелиный мед, и я даже стал подумывать, а не схватить ли мне одну из дочерей человеческих, молодую, прекрасную и скромную женщину, и продержать ее привязанной к дереву с дуплом месяц-другой. Глядишь, и появилась бы у леса хозяйка, свет, вернее, тьма очей моих. Но все это пустые разглагольствования, ибо я не собираюсь никого ставить на путь служения тьме.