— Суеверие хорошо и прилично в меру, — заметил он, снова садясь на свое место: — но, конечно, как и во всем, некоторые люди переходят границу и готовы поверить всему! Это люди с слабыми нервами, и, если вы никуда не спешите, я расскажу про моего товарища, Билля Бертеншо. Он явится живим подтверждением моих слов.
Мать Билля была суеверна еще до его рождения и всегда знала о смерти своих знакомых, которые, являясь к ней ночью после этого несчастья, сообщали ей о нем громкими стуками в стену. Один только раз она ошиблась. Дело было ночью. Послышались стуки, и она стала называть имена тех, кто, по ее расчету, должен был бы умереть. Только что она насчитала семь смертей, как вдруг узнала, что это ее сосед вздумал развешивать у себя картины в три часа утра. И узнала она об этом только потому, что он случайно попал молотком в ноготь большого пальца вместо гвоздя.
Когда Билль вырос, он поступил на корабль и сделался неимоверно суеверным. Он долго плавал со своим приятелем Сайлесом Венчем, и их разговоры были до того несуразны, что некоторые из их товарищей стали бояться оставаться ночью одни на палубе.
Сайлес был тщедушный на вид, с длинным-предлинным лицом и на все смотрел с самой мрачной стороны. Ему ничего не стоило увидеть привидение, и бедный Бен Хогинс целую неделю проспал на полу из-за того, что Сайлес увидел у него в койке привидение с перерезанным горлом. В конце-концов Хогинс дал Сайлесу полдоллара и галстук, чтобы тот поменялся с ним койкой.
Когда Билль Бертеншо бросил море и женился, он совершенно потерял Сайлеса из вида, и единственное воспоминание, сохранившееся у него о нем, был клочок бумаги, на котором они оба собственной кровью подписали торжественное обещание после смерти немедленно явиться к оставшемуся в живых товарищу. Биль согласился на этот уговор после хорошего ужина, но потом в течение многих лет, когда ему в голову приходила мысль, что Сайлес может умереть раньше его, у него мороз пробегал по коже. А от мысли, что, пожалуй, он, а не Сайлес умрет первый, он весь холодел от ужаса.
Билль был очень хорошим мужем, когда был трезв, но он получал два фунта в неделю, а когда на эти деньги приходится содержать только одну жену, совершенно естественно начать пить. Миссис Бертеншо придумывала всевозможные способы, чтобы излечить мужа от его слабости, но ничего не помогало. Билль тоже сознавал весь вред, причиняемый ему вином, и также думал о том, как бы избавиться от своего недостатка. Оп предложил однажды, чтобы жена выливала на него ведро холодной воды всякий раз, когда он возвращался домой не в своем виде. Она раз попробовала исполнить его желание, но так как ей пришлось остальную часть ночи провести на заднем дворе, то в другой раз она уже не повторяла своего опыта.
С годами Билль стал еще больше пить и даже начал продавать мебель, чтобы было на что покутить. При этом он жаловался жене, что неуютная обстановка его дома гонит его в таверну.
Как раз, когда обстоятельства Билля были как нельзя хуже, Сайлес Венч вернулся из плаванья и, узнав адрес Билля, зашел навестить его. Была суббота и, конечно, Билля не было дома, но его жена попросила Сайлеса войти и, взяв второй стул из кухни, пригласила его сесть.
Сначала Сайлес был очень любезен, но, оглядев комнату и увидев ее пустоту, он слегка кашлянул и сказал:
— Я думал, что Билль живет хорошо.
— Совершенно верно, — ответила миссис Бертеншо.
Сайлес Венч опять кашлянул.
— Вероятно, он любит простор, чтобы было где повернуться? — спросил он, оглядываясь.
Миссис Бертеншо смахнула слезу и, зная, что Сайлес был старым другом ее мужа, придвинула к нему свой стул и рассказала, в чем дело.
— Лучшего мужа, когда он трезв, и желать нельзя, — закончила она, вытирая глаза, — он готов был бы дать мне все, если бы мог!
У Сайлеса лицо вытянулось еще больше.
— Видите ли, — сказал он, — мне не совсем повезло, и я надеялся, что Билль даст мне взаймы сколько-нибудь, пока я не выйду из затруднительного положения.
М-с Бертеншо покачала головой.
— Во всяком случае, мне хотелось его дождаться, — продолжал Сайлес. — Мы были большими друзьями одно время, и я ему оказал много услуг. Когда можно его видеть наверное?
— Во всякое время после полуночи, — сказала м-с Бертеншо; — но вам лучше не оставаться. Видите ли, так как он будет не в себе, то может принять вас за ваше привидение, вспомнив ваше обещание, и, пожалуй, испугается до смерти. Он часто об этом говорил.
Сайлес Венч посмотрел на нее задумчиво.
— А почему бы ему и не принять меня за мое привидение? — проговорил он наконец; — маленькое потрясение может послужить ему на пользу! И, если уж на то пошло, почему бы мне не притвориться собственным привидением и не остеречь его против пьянства?