Ищущий во мраке

Стариков, к числу которых я теперь тоже относился, попросту не хватало для науськивания молодого поколения. Оттого потери среди новичков достигали не одной десятой-двадцатой, как в годы образования ордена, а практически половины.

Думаете, это всё? Нет, ведь оборудование и инструменты учёных, позволявших производить новых мракоборцев устарели или вовсе вышли из строя.

На двадцать пятый год прокажённые осадили пригород Бригга, а пополнения в орден полностью прекратились. Заменять мракоборцев уже было некем, и смерть каждого являлась большой утратой для остатков бритонцев.

Двадцать девятый год с исчезновения О. Еретики вплотную подошли к стенам Бригга. Город был отрезан от снабжения, хотя его уже и не могло существовать, ведь все, кроме нас, были поражены серой гнилью. Спасенья ждать было не от кого.

Глубокое ранение, в большинстве случаев, теперь означало смерть, ведь медикаментов практически не осталось. Среди граждан появились трупоеды. И ладно бы только они. Ведь были и те, кто намерено убивали людей ради того, чтобы съесть.

Все понимали, что город обречён, и сопротивлялись просто из принципа.

Через девять месяцев осады, защитники так истощились, что уже не могли стоять на ногах. Еретики прорвались через главные и восточные ворота, громя всё и всех подряд.

Отдельные районы держались от нескольких часов, до нескольких дней.

Главный собор, вокруг которого построили баррикады оставшиеся мракоборцы, стоял почти двое суток. Еретики не прерывались на сон или трапезу и атаковали без устали.

Улицы вокруг собора Великого Светила были устланы телами прокажённых в два этажа. Каждый из моих товарищей дорого продал свою жизнь, оставшись лежать на небольшом холме из тел убитых врагов.

Я и сам сбился со счёта после первой сотни еретиков. Но патроны подходили к концу, и силы тоже. Мы не еле и не спали. И это при том, что к началу штурма собора в живых остались только самые матёрые и, в тоже время, самые старые мракоборцы.

Когда первый из еретиков переступил порог святыни, то остановить орду было уже невозможно. В одночасье головы священников были посажены на пики, а над их телами надругались самыми жуткими образами.

Я помню, как бежал по лестнице с разряженными револьверами. Остановиться хотя бы на секунду, чтобы вставить хоть одну пули возможности не было, прокажённые наступали мне на пятки.

Живот пронзала боль от пули, дыхание сбилось.

Оказавшись на последнем этаже, под самым высоким куполом, я обнаружил Генриха. Он тут же запер дверь и повесил на неё засов.

– А неплохая вышла драчка, Эд, – ухмыльнувшись, произнёс он.

У Руффора отсутствовал левый глаз и правая ладонь. Предплечье было наспех перетянуто куском рукава плаща. Из его спины торчал нож, а из живота наконечник самодельного копья.

– Вы простите меня, если чем обидел за время совместной службы. Для меня было честью биться под вашим командованием, – произнёс я, понимая, что бежать некуда.

– Зажжём напоследок? – он кивнул на пороховые бочки.

– Только дайте парочку собственноручно пристрелить, – улыбнулся я, заряжая револьвер.

Я подошёл к двухметровой мозаике и разбил её локтем. «В последний раз я вижу этот город. Этот мир», – подумал я.

Обернувшись на звук выломанной двери, я выстрелил в толпу еретиков несколько раз. Генрих разрядил практически весь барабан, а последнюю пулю пустил в бочку с порохом.

В лицо ударила волна обжигающего воздуха. Единственное слышащее ухо заложило. Казалось, мир застыл. Я в мельчайших подробностях видел, как огонь поглощает смеющегося Генриха и толпу еретиков.

Вот-вот, и языки пламени окутают меня в свой пёстрый саван.

Но, видимо, что-то пошло не так.

До того, как взрыв меня настиг, ударная волна выбросила меня из окна, и я упал на пристройку, сломав себе рёбра. Скатившись по крыши, я свалился в кучу тел мёртвых еретиков и потерял сознание.

Какое-то время спустя, я очнулся, но будучи контуженным, мог лишь брести в непонятную сторону. Пока, видимо, меня и не нашёл Филимон.

С этого момента, круг моих воспоминаний и замкнулся.

***

Наполнившись решимостью, я резко дёрнул ногами, привязанными к нижней перекладине стула. Трухлявая мебель треснула и развалилась.

Оказавшись на сырой земле, я острым обломком разрезал путы на руках и отвязался от спинки.

Я подошёл к двери и пнул её, но засов снаружи не позволил открыться.

– Ты что творишь, еретик?! – раздался голос охранника.

Я поджидал его справа. Едва парень лет двадцати высунулся, как я ударил его по коленной чашечке, выбив её. «Ух, кажись потянул лодыжку!»

Тот инстинктивно нажал на курок, но пуля угодила в доски. Я принялся топтать его голову, не давая подняться, пока фанатик не захрипел. На всякий случай, я снял с его пояса нож и перерезал горло.

«Отлично, винтовка у меня есть!»

В проходе показался ещё один малец, стороживший амбар с другой стороны. Вильнув вправо, я пропустил пулю мимо себя и вонзил клинок ему в кадык, после чего, навалившись обеими руками, разрезал его практически до паха. Воздух тут же наполнила тошнотворная вонь содержимого кишечника.

До слуха донеслись возгласы:

– На помощь! Еретик сбежал!