Ирландский спаситель (ЛП)

Мебель в столовой великолепная, из тяжелого антикварного дерева и, вероятно, очень старая, но есть недостатки: царапины, вмятины, пятна от воды. Дорогие ковры местами потерты или с возрастными пятнами на рисунках, и предметы коллекционирования те же. Все они прекрасны и, на мой любительский взгляд, выглядят подлинными, а не просто поврежденным хламом, но они повреждены. Помятые или поцарапанные рамки, облупившаяся краска, вырванная страница или сломанный корешок или отсутствующие позолоченные надписи на книгах, трещины на антиквариате. Есть красивая японская ваза, в трещинах которой залито золото, и я помню, что где-то слышала о такой технике, хотя не могу вспомнить название.

Пробираясь по комнатам в квартире, я чувствую, что напрягаюсь, на грани срыва с каждой открываемой дверью и каждой новой вещью, которую беру в руки для уборки. Я чувствую, что жду, когда раскопаю что-нибудь ужасное, найду что-нибудь, что скажет мне, что не так с Александром, какая ужасная судьба ждет меня или когда он внезапно вернется, когда он обманом заставил меня сделать все это, дотронуться до его вещей, а затем накажет меня за это.

Я не могу понять, почему он был так добр ко мне, когда купил меня, эти две вещи кажутся диаметрально противоположными друг другу. Я не могу избавиться от ощущения, что затаила дыхание, ожидая, когда ловушка захлопнется. Но это не так. Все, что я нахожу, это комнату за комнатой, заполненную красивыми предметами, которые выглядят дорого, но имеют небольшие недостатки, и до меня кое-что начинает доходить.

Собрать это воедино несложно. Я сажусь на диван, наполовину закончив вытирать пыль с кажущихся бесконечными рисунков на стенах гостиной после того, как спускаюсь вниз из библиотеки и снимаю обувь, разглядывая ребристую рубцовую ткань на подошвах своих согнутых ног.

Все в этой квартире так или иначе повреждено. Недостаточно, чтобы лишить ее красоты, даже недостаточно, чтобы быть заметным поначалу, пока вы не подойдете поближе. Но все это каким-то образом испорчено.

Прямо как я.

Я не знаю, как к этому относиться, и я, конечно, не думаю, что это то, на что я должна указывать Александру. Что-то внутри меня, какой-то инстинкт, говорит, что он не захочет, чтобы я осознавала это, знала что-либо об этом его странном пристрастии. И, честно говоря, подмечать это не значит, что я это понимаю. Одно дело собирать некорректные рисунки, но другое? Это немного жутковато, но в то же время… мило?

Я этого не понимаю. Я не понимаю его, и как бы ни была любопытна мне эта квартира, я не уверена, что хочу понимать. Он, конечно, кажется сложным человеком с многослойностью, но я боюсь того, что я могла бы обнаружить, если бы эти слои были когда-нибудь отклеены или как он мог бы отреагировать, если бы я попыталась.

Звук открывающейся входной двери раздается несколько часов спустя, когда я убрала практически все, что могла. Я вытираю пыль с нескольких маленьких статуэток на приставном столике, Александр спускается по лестнице с приятной улыбкой на лице, когда он заходит в гостиную и оглядывается.

— Ты проделала прекрасную работу, Анастасия — говорит он, и я не могу не почувствовать теплую вспышку удовольствия от его похвалы. Приятно, когда кто-то доволен мной, и хвалит меня, даже если это мужчина, которому я принадлежу.

— Пойдем со мной, — говорит он затем, указывая на коридор, который ведет в мою комнату, и мой желудок сжимается.

— Ты не хочешь посмотреть остальное? — Спрашиваю я, запинаясь, внезапно занервничав. Может быть, это сейчас. Возможно, он собирается воспользоваться этим. Я устала. Я не могу дать отпор, как будто я вообще когда-либо могла.

— Я уверен, что все это так же превосходно, — любезно говорит Александр. — Пойдем, куколка. Нам нужно кое-что сделать.

Я знаю, что лучше с ним не спорить. Я молча следую за ним по коридору обратно в свою комнату, оставляя метелку из перьев на диване, когда он открывает дверь и жестом приглашает меня войти.

Он оставляет меня стоять посреди комнаты, а сам снова распахивает шкаф, роется в одном из ящиков комода, прежде чем вернуться ко мне с охапкой одежды и положить ее на кровать. Затем он подходит очень близко ко мне сзади, и я замираю, становясь напряженной и неподвижной всем телом, прежде чем понимаю, что он просто отстегивает чепец горничной от моих волос.

— Я могу раздеться сама, — быстро говорю я, чувствуя внезапный прилив смелости. — Тебе не обязательно делать это каждый раз.

— Но я хочу, куколка. — Его голос тверд, и я немедленно закрываю рот, чтобы не допустить дальнейших возражений.

Его прикосновения нежны, но я боюсь разозлить его. Я стою очень тихо, когда он начинает расстегивать пуговицы костюма горничной одну за другой, освобождая меня от него, пока я снова не стою голая в центре комнаты, даже трусики исчезли, так что я голая, за исключением туфель на ногах.

— Ты сможешь прогуляться, куколка? — Спрашивает Александр так небрежно, как будто я не стою совершенно голая посреди комнаты прямо перед ним. — Или твои бедные ножки слишком устали?