«Например, власть в монастыре» — подумал рыцарь, но вслух не сказал.
— Одно дело делаем. — беспечно продолжала монахиня. — Она. Я. Вы. — бросила быстрый взгляд на рыцаря, тут же опустила глаза.
— Что вы можете знать о моих делах? — хмуро буркнул рыцарь.
— Я же сказала, что знаю: не для излечения вы сюда приехали. Вы ищите… И по вашим расспросам нетрудно было догадаться — что. Или лучше сказать — кого?
«Вралис, пройдоха, разболтал! — рыцарю догадаться тоже было нетрудно. — Надеюсь, он хотя бы содрал с противной бабы столько золота, что ее перекосило от злости!»
— Только вы совсем не там ищите. — снова прошептала она… повернулась и пошла к выходу из часовни. На пороге остановилась — ее закутанное в черное фигура сливалась с сумраком под пещерными сводами, и только лицо и руки ярко белели в полумраке. — Ну что же вы встали? Пойдемте. Я покажу вам вашего То Фелико Терас.
Кованные сапоги рыцаря мерно отбивали шаги по галерее, и неслышно скользила рядом монахиня. Переходы монастыря были пустынны. Рыцарь давно уже заметил: жизнь здесь замирала на свету, и снова оживлялась после вечерни, когда мать-настоятельница выходила из своего дневного молитвенного одиночества. Они миновали галерею и свернули в скрипторий. Рыцарь остановился, разглядывая тяжелые фолианты на пюпитрах, и морща нос от запаха книжной пыли.
— Зачем мы здесь, сестра? — недовольно процедил он.
— Сейчас вам очень хочется съязвить: уж не рассчитываю ли я отыскать чудовище в монастырском скриптории? — хмыкнула сестра Аполлинария. — Я ценю вашу сдержанность. Она еще раз показывает, что мы не ошиблись.
Монахиня присела на корточки у сундука и поковырявшись ключом в замке, отвалила резную крышку. Над сундуком взвилось облако пыли и стайка мелких серых бабочек. Рыцарь звучно чихнул.
— Вот она! — монахиня вытащила из глубины сундука пачку наскоро сшитых пергаментных листов. Пергамент был старый и покоробленный, да еще и наверняка неоднократно подчищенный для новых записей, а потому письмена на нем выглядели весьма бледно. — Вы знаете, откуда взялся наш монастырь?
— Чудо… найденная в пещере икона… — повторил всем известную историю рыцарь.
— Да-да! — нетерпеливо кивнула монахиня. — Только чудо не возводит монастырские стены и не покупает хлеба для трапезной. Все это делают люди. Например, некая ваша богатая соотечественница, сто лет назад отказавшаяся от брачных уз, что навязывали ей на материке, прибыла сюда, на остров, и на свои средства основала монастырь. И стала первой его настоятельницей. — монахиня перевернула растрепанный лист, и рыцарь уставился на миниатюру.
Крохотную и грубую — сто лет назад монастырские писцы были гораздо менее искусны, чем нынешние, да и навряд среди монахинь новосозданного монастыря могли случиться рисовальщицы. Но рисовать это лицо было несложно: четкий прямой нос, такие же четкие, твердого рисунка губы, высокий лоб… То самое лицо, что склонялось над ним во время этих… обследований! Лицо матери-настоятельницы… нынешней матери-настоятельницы!
— Внучка? — растерянно разглядывая миниатюру, пробормотал рыцарь.
— Богородица Дева, прости ему его прегрешения! Здесь монастырь, монсьер! — даже крестилась сестра возмущенно.
— Ох, да что же это я… — рыцарь смутился.
— Это просто одна и та же женщина. — спокойно закончила монахиня.
Рыцарь на миг задержал дыхание. Все ясно. Грубый он все же, толстокожий: обижался на несчастную сумасшедшую, недобрые слова в ее адрес не говорил, так думал…
— Простите, сестра… Я, пожалуй, пойду… — он начал аккуратно, не сводя глаза с монахини — а ну как кинется, безумная! — пятиться к выходу.
— Не верите?
— Видите ли, сестра…
Можно безумным возражать или не стоит?
— Даже Лазарь, воскрешенный Иисусом, потом умер в свой срок, гробница вот его тут, неподалеку. Люди-то по сто лет не живут…
— Люди — нет. А драконы — да. — неожиданно спокойно согласилась сумасшедшая.
Рыцарь споткнулся, едва не рухнув на высокий порог скриптория. Ушибленная об лодочную скамью спина отозвалась вспышкой боли. Мгновение он лихорадочно соображал, пытаясь понять слова сестры Аполлинарии… и наконец глухо хмыкнул:
— А говорите — поладили. Настолько, что свою настоятельницу чудовищем называете?
— Она не чудовище! — вдруг сильно и горячо вскричала сестра. Мгновенный бросок — полы монашеской рясы взвихрили книжную пыль — и вот уже она стоит рядом, обеими руками стискивая его руку и пытливо заглядывая в глаза. — Она — жертва! Несчастная, страдающая жертва! Но в сердце ее уже цветет надежда и упование — на истинного рыцаря, способного отдать последние деньги ради спасения неведомой ему утопленницы! На вас, монсьер! Только вы можете ей помочь!