До сих пор мы говорили «большевики» — подразумевая под этим общим наименованием членов российской коммунистической партии большевиков, захватившей власть в России 25 октября 1917 года и удержавшей ее, вопреки всем препятствиям, невзгодам и лишениям, победившей всех своих врагов как на внешних фронтах, так и внутри страны, и к 1922 году окончательно утвердившей свое господство над Россией.
До этого времени единство партии, исключая мелкие эпизоды тактических разногласий, было незыблемым — оно было одним из главных факторов, возможно, ключевым, позволившим большевикам удержать власть над страной.
Но большевистская партия отнюдь не была сама по себе единой — как бывает единым гранитный монолит. Партия состояла из людей — и у каждого, кто занимал в ней более-менее значительный пост, было свое видение будущего страны.
До определенного момента это видение у всех руководителей партии было довольно схожим — надо было победить внутреннюю и внешнюю контрреволюцию и утвердить свою власть в России как можно более прочно. А вот с переходом страны на мирные рельсы (началом проведения государством новой экономической политики и вообще мирной жизни следует считать Х съезд РКП(б), состоявшийся в марте 1921 года) у каждого из вождей РКП(б) появился собственный взгляд на будущее страны.
У вождя революции и Предсовнаркома В.И. Ульянова-Ленина отношение к русской революции было двойственным. Конечно, как и все марксисты, он продолжал считать, что социалистическая революция всенепременно должна охватить передовые страны Европы (потому что так написано у Маркса), а Россия является лишь слабым звеном в цепи империализма — каковое его партия и вырвала из оной цепи («Россия — крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран.
Надо сказать, что большинство руководителей партии придерживались примерно такой же точки зрения. Особенно за «перерастание русской революции в мировую» ратовали те деятели в руководстве РКП(б), которые довольно долго прожили в эмиграции, привыкли к европейскому уровню жизни и комфорта — и жаждали стать вождями европейской революции, вернутся в берлины и базели уже не гонимыми и полунищими эмигрантами, а хозяевами жизни, вершителями судеб европейских народов.
Но все же Ильич, несмотря на постоянные завывания о «мировой революции», однажды попытался изречь мысль и о «возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране» (причем под словом
Даже отход от политики «военного коммунизма» и принятие Десятым съездом РКП(б) решения о замене продразверстки продналогом, что означало коренное изменение способов заготовки продовольствия и сельскохозяйственного сырья — большинством руководства партии воспринималось просто как политика накопления сил для решающего рывка на Запад. Кстати, руководству РКП(б) стоило больших усилий убедить рядовых членов партии в целесообразности нового экономического курса. Некоторые парторганизации усмотрели в оживлении частной торговли и переговорах с иностранцами о продаже концессий «капитуляцию перед буржуазией», практически во всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКП(б) «за несогласие с НЭПом». Во время «дискуссии о профсоюзах» позицию Троцкого, выражавшуюся в требованиях сохранения в управлении страной методов «военного коммунизма» и милитаризации профсоюзов, поддержало, в различных парторганизациях, от трети до половины коммунистов. Сторонников «трудармий» и немедленной поголовной коллективизации в партии было не меньше, чем их противников!