Йоше-телок

Ее губы искривились в гримасе, насмешливой и сострадательной одновременно. С одной стороны, в ней проснулась женская жалость. Шамесова дочка выглядела такой толстой, тупой и неуклюжей в сравнении с ней, гладкой и пышной дочерью ребе. Ее тревога развеялась. С другой стороны, Серл ощутила стыд, унижение: с кем она, дочь реб Мейлеха, собралась сражаться за мужа!

Все это продолжалось одно мгновение, не больше. Она почувствовала на себе взгляд злых женских глаз, тупых, зеленых — взгляд кошки, у которой хотят отобрать котят. Взгляд пронизал Серл насквозь, она быстро опустила глаза и повернулась к столу, где сидели раввины.

Но тут Цивья сорвалась с места.

С невероятной быстротой, с бешенством коровы, которая вдруг сбрасывает с себя дремоту и пускается вскачь, сметая и опрокидывая все на своем пути, с неуклюжей поспешностью, не давая себя остановить, распространяя вокруг себя жаркое дыхание, ярость и жажду битвы, — она метнулась через всю комнату, кинулась на беззащитную перепуганную дочь ребе и впилась ногтями в ее шелка, в мягкое пухлое тело.

— Мой муж Йоше! — шипела Цивья, раздув ноздри, и ее зеленые безумные глаза метали пламя. — Не твой Йоше! Мой!

Первым на помощь Сереле пришел Исроэл-Авигдор. С необычайной ловкостью, как молодой сильный парень, габай схватил разъяренную Цивью и оторвал ее от жертвы. С давних времен, когда его отец еще был деревенским шинкарем, а он, Исроэл-Авигдор, частенько помогал отцу выкидывать за дверь пьяных крестьян, он запомнил, что лучший способ справиться с разъяренной женщиной — схватить ее за грудь и сжать. Он знал: это так же действенно, как схватить быка за кольцо в носу. Крепкими руками он, словно клещами, стиснул пышные Цивьины груди, да так, что она скорчилась от боли.

— Ах ты бесстыжая! — орал габай и с огромным удовольствием мял ее тело. — Ах ты сука!

У двери он дал Цивье такого пинка под зад, что та упала лицом в лужу.

Рассерженный реб Мейлех поднялся с места, стукнул по столу и крикнул всем собравшимся:

— Вон из моего дома!

Все испуганно вышли вон. Ребе кричал им вслед:

— Любого, кто скажет хоть одно дурное слово о моем зяте, реб Нохеме, я в мелкий порошок сотру!

Ни капли дряхлости не было в этом сильном, гневном голосе.

За дверью лежала Цивья, уткнувшись лицом в землю, и плакала. Сколько бы отец ни старался ее угомонить, она не слушала.

Ее голос был похож на вой бездомной собаки в ночи.

Глава 24

Реб Шахне, бялогурский даен, начал войну с Нешавой. Когда ребе выгнал даена вместе со всеми его свидетелями, тот и впрямь покинул город вместе с горбицкими хасидами, Куне, его дочерью и Авишем-мясником. Но отправился он не в Бялогуру. Он стал ездить из города в город, от раввина к раввину, и требовать правосудия.

— Люди! — кричал он в каждом городе, куда приезжал. — Нешавский двор горит огнем!

Даенша писала ему письма, просила сжалиться и вернуться домой. Реб Шахне ничего не хотел слышать. Дочь, засидевшаяся в девках, забрасывала его посланиями, что были насквозь пропитаны слезами — глаза у нее вечно были на мокром месте. Сваты как раз начали обивать порог их дома, предлагать вдовых, разведенных и даже холостых женихов, желающих получить место даена. Без отца они не хотели вести переговоры, и дочь всеми клятвами заклинала его сжалиться над ее одинокими годами и вернуться. Реб Шахне и знать ничего не желал. Уже и община принялась звать его в Бялогуру. Все хасиды, враги Нешавы, теперь прониклись к нему почтением и решили назначить его городским раввином. Они звали, плакались, что им не к кому обратиться с религиозным вопросом, писали, что, если он не приедет в срок, им придется выбрать кого-то другого, чтобы евреи не оставались, Боже сохрани, без присмотра, как стадо без пастуха. Реб Шахне не отвечал.

— Даже если придется ходить по домам, — кричал он, — я всем расскажу, что дочка Нешавского ребе, соломенная вдова, живет с Йоше-телком, чужим мужем. Есть над нами Бог, есть…

Он написал длинное сочинение, трактат, состоящий из мелких буковок[158], острых и злобных, как и он сам; трактат, полный законов, испещренный цитатами и премудростями, понятиями из языка ученых и раввинов, — трактат, в котором он, обращаясь ко всем евреям со всех концов земли, обвинял Нешавского ребе и его дочь Серл. С этим сочинением, которое он отдал переплести в кожу с левой стороны, чтобы не истрепалось, даен ездил от раввина к раввину, от ученого к ученому и собирал подписи под требованием, чтобы Нешавский ребе изгнал грех из своего дома и вместе с дочерью, соломенной вдовой, и ее фальшивым мужем предстал перед судом, где их будут допрашивать множество раввинов и важных персон.