Йоше-телок

Был бы тут ее дядя, заика, ребе бы ему показал, в порошок бы стер! Ведь это честь для него, босяка, что Нешавский ребе снизошел до их семьи и посватался к бедной девушке, сироте. Девушке очень повезло. Она должна это знать и оказывать ему почтение. Но с дядей он сейчас потолковать не мог. Толковать надо было с ней, с сиротой, которая должна радоваться такой великой чести, такому счастью, что было ей даровано. А разговаривать с женщинами ребе не умел, не знал, как это делать. Он никогда не беседовал с женщинами, кроме тех, что приходили в слезах с молитвенными записками. Даже с тремя своими супругами он заговаривал редко. Да и о чем говорить с женщиной?..

Сначала он пытался уладить все по-хорошему. С невестой он беседовать не стал, Боже упаси! О чем говорить с бабой, да еще с такой молодой, и к тому же без царя в голове? Но он беспокоился о ее здоровье.

— Ну, ну, — сердито пробурчал он, — разве можно в таком виде разгуливать… Еще простудишься, Боже упаси…

Она ничего не отвечала, только сверкала фосфорическими глазами в темноте, словно кошка.

Поскольку это не помогло, он перешел к теме благочестия.

— Э, — сказал он, — еврейской женщине, да еще и внучке ребе, нельзя вот так… Огорчать жениха — большой грех…

Поскольку и это не возымело никакого действия, он впал в гнев. Его густая борода и пейсы затряслись от ярости.

— Дерзкая девчонка! — крикнул он. — Нахалка! Где твое уважение?!

В гневе он даже забыл, кто он такой и где находится, и даже вылез из кровати, чтобы проучить бесстыдницу, силой научить ее уважать его, Нешавского ребе. Нельзя грешить безнаказанно, нельзя… Но тут силы оставили его, ноги задрожали, руки затряслись. Он вдруг почувствовал себя старым, дряхлым и начал стонать и вздыхать — немощный, разбитый, не как жених в первую брачную ночь, а как дед, который нуждается в покое, в отдыхе.

Тогда невеста подошла к нему. Она с жалостью погладила его по голове. Но он был так слаб, так утомлен, что даже не мог протянуть к ней руку.

Она укрыла его тяжелой периной, положила в ноги подушку, и он уснул.

Теперь, когда он ехал со свадьбы обратно в Нешаву на мягком сиденье кареты, вся эта ночь стояла у него перед глазами, и голова у него была тяжелая, свинцовая.

«Беда! — стучало у него в мыслях. — Ох, беда».

Пение хасидов впивалось ему в уши, раздражало, как будто они не пели, а насмехались над ним. Он уже несколько раз собирался сделать знак рукой, чтобы они замолчали, но сдерживался. «Зачем выдавать себя?» — думал он. Никто не должен знать о его печали.

Что он не станет разводиться, это ясно, думал ребе, сидя в тряской карете. Во-первых, этого бы не одобрили хасиды. Те и так были удивлены его четвертой женитьбой. Они ни слова не сказали поперек, Боже упаси! Они понимали, что, наверное, так надо. И какой вид все это будет иметь, если он сейчас разведется? И что скажут чужие хасиды? Они станут прыскать в кулак. Его враги и завистники при других хасидских дворах будут сиять от радости. Нет, он не доставит им такого удовольствия! Ни за что!

Во-вторых, он не может этого сделать на глазах у своих домочадцев. Дети — как сыновья, так и дочери — предупреждали его, что не стоит больше жениться. Ребе не послушался, а теперь его собственные дети будут смеяться над ним, издеваться. Все уважение к нему пропадет. Нельзя, чтобы до этого дошло.

В-третьих, ему было жалко ее — жену, которая едет сейчас в другой бричке, окруженная родственницами и женами других ребе. Правда, она его огорчила, причинила ему сильную боль, встретила мужа совсем не так, как пристало еврейской женщине. Кто знает, не довела ли она его, Боже упаси, до болезни? Он немолодой человек, его нельзя так мучить, надо быть добрым к нему. Когда его мучают, он слабеет, как вчера. Кто знает, не уходят ли из-за болезни его, Боже упаси, последние силы? Он вдруг ощутил себя немощным, усталым, не то что раньше, перед свадьбой. Да, утром за столом множество гостей, хасидов пожелали ему позднего сына. Благословение от нескольких тысяч евреев — не пустяк. Но он чувствует себя усталым, слабым, старым… очень старым, а виновата она, она. Где это слыхано? Разве что, Боже упаси, у гоев или у простого люда, ремесленников… Бесчинство творится среди евреев, даже знатных, даже детей ребе…