Йоркширская трагедия

  Старшина. Этим вы заставите возрадоваться ангелов и замолкнуть невыгодные для вас толки в обществе, a я скажу, что решился на эту попытку в добрый час. (Уходит вместе со слугой).

  Муж. Ну, беспутный человек, вот ты и доведён до крайности своими же возлюбленными пороками… Полное разорение будет тяготеть над тобою, как проклятие. Зачем небо, запрещая нам грешить, создало в тоже время женщин? Зачем оно указывает нашим чувствам путь наслаждения, который непременно доводит нас до гибели, раз мы ступили на этот путь? Зачем обречены мы знакомиться с такими вещами, которые ничего не могут нам принесть, кроме вреда?.. О, если бы нам, вместо порока, запрещена была добродетель, какие мы все были бы добродетельные, потому что самой природ человека свойственно любить именно то, что запрещено! Если-бы пьянство не считалось предосудительным, кто захотел бы напиваться по-скотски до потери образа человеческого и, подобно свинье, в глупейших корчах валяться в грязи, служа посмешищем для прохожих?.. Что особенного в трёх маленьких костях, бросаемых на маленький столик? А между тем они заставляют отца семейства, джентльмена и в душе и по происхождению, дрожащею рукою выбрасывать эти кости, пуская в тоже время на ветер свое состояние, и обрекать собственное потомство на нищету, на воровство, на страдания и на пороки? Теперь настал для меня конец, конец всему!.. Предо мною одна ужасающая нищета. Какое, однако, было y меня роскошное состояние… Да, состояние хорошее, очень хорошее… Земли мои, словно полный месяц, округлялись около меня… Но для этого месяца давно настал ущерб; обглоданный серп его убавляется с каждым днём, даже совсем исчезает… И я имел безумие вообразить, будто этот месяц, некогда бывший достоянием моего отца, деда и прадеда, переходивший от предков к потомкам, - мой, безраздельно мой, и вот, благодаря этому безумию, наш род пришёл в упадок, блеск нашего имени должен померкнуть. Теперь нам имя: - « нищие», и наш род в моём лице протягивает руку за подаянием! Да, это имя, в течение целых столетий гремевшее во всём графстве, в лице моём и моих детей превращается в прозвище бездомных бродяг! От моей расточительности произошло пять непоправимых бедствий, не считая моего собственного. Эта проклятая расточительность обратила теперь моего брата в узники, довела жену до отчаяния, детей до нищеты, a меня самого покрыла позором! (Рвёт на себе волосы).

О волосы, зачем ещё держаться

На голове моей вам? Разве яд,

Что жизнь мою сегодня отравляет,

Вас выпасть не заставит? Брат теперь

В руках у тех, кто демонам подобен,

Тюремщики страданья причиняют,

Чтоб этой пыткой обязать его

Мой долг покрыть, a я его, несчастный,

Средств не имею выкупить, так как

Мне самому жить нечем… Нищета –

Один из видов рабства! Если то,

Что чувствую сейчас я, будет вечно

Со мной происходить – то это ад,

Любой священник или проповедник

Мне подтвердит, а я, глупец, не верил,

Что муки вечные возможны, но

В отсутствии я их засомневался…

Но если неизбежен этот ад,

И каяться нет силы и смиренья,

То лишь отчаянье тобой владеет.

Я в этом состоянии легко

Согласен был бы душу заложить,

Что б денег раздобыть хотя б немного,

И этим погубить себя навек.

К спокойствию привык я и хочу,

Что б мир в сердцах у близких воцарился.

За это всем пожертвовать могу я.

Вбегает ребёнок, погоняя кнутиком волчок.

  Ребёнок. Что с тобой, папа? Ты, должно быть, не здоров?.. Посторонись немного… Мне нельзя пускать волчка, пока ты стоите так и занимаешь всё место своими длинными ногами… Не смотри так на меня… Ты меня этим не испугаешь; я не боюсь ни колдунов, ни других пугал!

Отец поднимает ребёнка за пояс и держит его одною рукою, a другою обнажает кинжал.

  Муж. И смерти нечего бояться, особенно тебе, когда отец не может оставить тебе наследства.

  Ребёнок. О, что ты хочешь сделать, папа? Вспомни, ведь я твой беленький барашек…

  Муж. A теперь будешь красненьким. Вот тебе! (Наносит ему удар кинжалом).

  Ребёнок. Папа, мне больно!..