— То есть ты намекаешь, что Йоханнес Кабал — преступник? — спросила она.
— Нет, совсем нет, не в обычном смысле. Я даже думаю, что он высоконравственный человек.
Но, полагаю, что он не пользуется той же моралью, что и все. Думаю...
Вот оно. Его воображение не оставляло ему выбора, а из-за тысячи ленивых журналистов и
политиков с искренними глазами единственное слово, которым он мог воспользоваться, давно
приобрело комично-пафосный смысл.
— Думаю... Йоханнес Кабал... это зло.
Леони с недоверием на него посмотрела. Зло. Это слово потеряло свою силу из-за чрезмерно
частого употребления. Теперь для несведущих оно означало нечто невразумительное. Барроу
хотелось объяснить, насколько комплексное это понятие, этот язык страдания, который он выучил на
бесчисленных местах преступлений и в стольких комнатах для допроса. У серийного убийцы и
серийного грабителя гораздо больше общего, нежели каждому из них хотелось бы признавать:
потребности, которые нужно утолить до следующего раза, потребности, которые приводят к
страданиям других людей, и то, как легко они находят оправдания. "А нечего было дверь не
закрывать". "А зачем было в этот переулок поворачивать?" "Никто не просил так одеваться". Барроу
слышал всё это, и каждый раз чувствовал кислый запах пропащего человека. А вот Кабал — личность
совершенно другого порядка. В порочности его духа — Барроу был уверен, что распознал её — есть
какое-то благородство. Но есть и что-то ещё. Если бы можно было просто дать этому название, Кабал
стал бы гораздо понятнее. Зло, судя по его опыту до сегодняшнего дня, всегда эгоистично. Это всего-
навсего развитие наиболее бестолкового детского поведения на игровой площадке: "Это моё, потому
что я так сказал. Это моё, потому что я это взял". Оно затем проявляется в вопросах собственности,
секса, жизни вообще. Но не в случае Кабала. Барроу мысленно перебирал слова, которыми можно
было бы объяснить Леони, что он имеет в виду. Кабал — зло, но какое? Неестественное?
Отрешённое? Бесстрастное? Равнодушное? Бескорыстное?
Бескорыстное? Как зло вообще может быть бескорыстным?
— Это противоречит самой его природе, — сказал Барроу, размышляя вслух.
— Зло, значит?
Леони очень удивило это слово. Оно было не из тех, что её отец часто употреблял. Она и
припомнить не могла, чтобы он когда-нибудь его использовал.
— Ты серьёзно?
— Я не хочу, чтобы ты ходила на ярмарку. Вот что серьёзно. — Он крепче сжал её руки. — Я
боюсь за тебя. Я боюсь за каждого, кто войдёт в её ворота.
— Ты и правда не шутишь. — Она слегка кивнула, и доверие к нему растопило между ними
лёд. — Я не пойду.
Когда она ушла, Барроу залез в карман, достал билеты и внимательно посмотрел на них.
— Ты, — сказал он одному из них, — в тебе больше нет необходимости.
Он бросил кусочек картона в огонь.
— А ты, — сказал он выжившему, — проведёшь меня сегодня на ярмарку. Там посмотрим.
Он подошёл к окну, чтобы перечитать надпись на билете.
Так как Барроу повернулся спиной к огню, он не увидел, как выброшенный билет взлетел вверх
в дымоход. Будто по волшебству он не сгорел. Более того, пока он пробирался вверх по трубе, даже
подпалины на нём исчезли. Преодолев три четверти пути по дымовой трубе, он сделал сложный
поворот и направился к одному из каминов верхнего этажа. Леони сидела возле окна, глядя вдаль
через поля, в том направлении, где по идее должна была раскинуться ярмарка. Незамеченным пересёк
он комнату и приземлился на столе. Оказавшись на хорошем, видном месте, он принялся выглядеть
заманчиво.
ГЛАВА 13
Остаток дня Кабал провёл в попытках оградить свой разум от разных мыслей. О поражении в
пари, о проклятии.
И о Леони Барроу.
Сначала он поработал над фокусами. Трюк с исчезновением карты, который он применил,
чтобы убрать лишний билет, предложенный Барроу, технически был выполнен правильно, но в плане
артистизма никуда не годился. Так не пойдёт. Он сел перед зеркалом с колодой карт и начал усердно
и методично работать над их исчезновением, пока карманы и рукава не заполнились до отказа. Затем
он их вытряхнул и начал всё заново. Потом ещё раз. И ещё. После чего, разнообразия ради,
потренировался делать так, чтобы карты исчезали и тут же появлялись. Пиковая дама мелькнула у
него в руке и тут же испарилась. В отражении он внимательно следил за движением пальцев. Он
специально повернул зеркало так, чтобы видеть только руки. Видеть своё лицо у него не было
никакого желания.
Когда карты начали сминаться и становиться гнутыми как тосканская черепица, он обратился к
другим предметам, лежавшим на столе. Авторучки, карандаши и линейка по очереди загадочно
исчезли, затем триумфально появились вновь. Он был доволен тем, как ловко заставил исчезнуть
протокол с признанием той женщины из полицейского участка.
Вспомнив о нём, Кабал достал документ из кармана вместе с подписанным контрактом и начал
их рассматривать. Ниа — так её звали. Он сомневался, встречался ли ему раньше кто-нибудь по