Йоханнес Кабал, Некромант (ЛП)

что обычно лежит прямо под столом — особая в двух отношениях. Во-первых, сделана она из пемзы,

а значит, далеко не такая тяжёлая как её соседи. Во-вторых, в самом её центре в небольшом

углублении находится кольцо. Кабал подтянул крюк вниз и прикрепил его к нему. Он взял верёвку и

потянул. Его часто посещала мысль о том, чтобы заменить ручную систему электрической, но он так

часто это откладывал, что наконец понял, как ему нравится пользоваться собственной силой,

поднимая этот камень — ему важно было приложить к этому процессу усилие.

Механизм щёлкал и потрескивал, медленно поднимая широкую плиту. Когда она отошла на

достаточное расстояние от пола, он осторожно оттянул её в сторону, стараясь не дать ей раскачаться.

Убрав плиту, он вернулся назад и встал, уперев руки в бока, над тем, что открылось взгляду.

Углубление было забрано куском толстого стекла, и Кабал некоторое время смотрел на тёмную

отражающую поверхность. Он вспомнил прошедший год: всё, что с ним случилось и всё, что он

сделал. Он вспомнил все города и всех людей, все слёзы и горести. Он вспомнил ярмарку, что гнила

теперь на заброшенной железнодорожной ветке, и всё то непоправимое зло, что она причинила. Он

вспомнил Нию Уиншоу в комнате для допросов и непокорность Леони Барроу. Он вспомнил своего

брата, Хорста. Затем он посмотрел на стекло и сказал сам себе:

— Всё это было не зря.

Он опустился на колени возле углубления и нащупал скрытый выключатель у его края. Через

мгновение яркие неоновые трубки, померцав, зажглись на глубине в ярд — под огромным

стеклянным резервуаром два ярда в длину один в ширину, что находился внутри.

Кабал посмотрел на молодую женщину, что застыла в его центре, словно прекрасное насекомое

в янтаре, волосы её — пышные и золотистые, как у львицы — создавали ореол вокруг её головы. Он

дотронулся до стекла кончиками пальцев.

Вот и всё, что у него осталось. Всё, что у него осталось с того дня, десять лет назад. Быстрым

взглядом он обвёл пломбировку, чтобы убедиться, что она в порядке, и ни капли причудливого

идеально подходящего консерванта не вытекло. Подобраться ближе он пока не мог; он не смел

вскрыть пломбы и открыть стеклянный гроб, пока не будет уверен в успехе. Наконец у него, по

крайней мере, есть надежда. Он лёг на пол, положив голову на холодное стекло и почувствовал

успокоение. Его веки дёрнулись и закрылись. Он тихо произнёс одно слово, имя, и от его дыхания

стекло помутнело. Йоханнес Кабал заснул.