Иоганн Кабал, некромант

Поскольку окна на станции оказались целы, можно было заключить, что сюда редко кто захаживал, если захаживал вообще. В результате возникал еще один вопрос – зачем строить станцию в безлюдном месте, где ею никто не станет пользоваться? И тут спокойствию Кабала пришел конец. Вплоть до этого самого момента он готов был вернуться обратно к поезду сразу, как только узнает название станции. Но теперь он понимал, что здание хранит некую тайну. А он ненавидел тайны. Внутри него по-прежнему царил переполох чувств, что пугало и одновременно злило Кабала. Казалось, эти эмоции ему… внушали.

Ну, конечно. Как же он мог настолько сглупить и решить, будто причина кроется в нем самом?! Эмоции шли извне. Они исходили от… Некромант взглянул на станцию. Вот он – источник его тревоги. Холодная логика сменила смутные, тревожащие его чувства, и все встало на свои места. Речь шла о своего рода эмпатии – теперь он в этом не сомневался, причем эмпатия явно носила сверхъестественный характер. Кабал по-прежнему испытывал страх, одиночество и чувство невыразимой утраты, но теперь они воспринимались так же, как усталость или тепло: они не задевали его сердца – тело просто регистрировало ощущения. Это сперва он по глупости счел, будто реально испытывает эти эмоции. Кабал вскарабкался по склону, подошел к двери в зал ожидания, по дороге прочитал название станции – Уэлстоун Холт. И вот он оказался внутри.

Если Кабал надеялся тут же обнаружить разгадку тайны, его ждало разочарование. Судя по всему, внутри тоже долгие годы никто не бывал. Здесь разместились несколько столиков, бар с титаном для чая и стеклянная витрина, куда раньше выкладывали сэндвичи и пирожные. Про себя некромант отметил, что странное чувство здесь ощущалось особенно остро. Порой спину схватывал спазм, отчего голова Кабала непроизвольно дергалась. На одном из столиков лежали пожелтевшие газеты. Некромант взял одну и изучил первую страницу. На ней не было ничего, кроме рекламы сигарет – одни лишь названия брендов, напечатанные в столбик несколько раз (для тех времен это был самый продвинутый маркетинг), да заголовки: «ОЖИДАЕТСЯ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ПРОРЫВ» и «ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ К РОЖДЕСТВУ». Кабал покачал головой. Такого не бывает. Почему люди всегда ждут, что к Рождеству война прекратится, словно милосердная судьба хочет, чтобы семьи воссоединились к празднику, а все неприятности закончились? Кабал занимался тем, что порождал жизнь из смерти, и, вероятно, потому его война ужасала больше, чем остальных. Сколько раз его изгоняли из города добропорядочные горожане, которые все поголовно считали себя морально куда более совершенными, чем он, но при этом радостно отправляли своих сыновей умирать на поле боя вместо того, чтобы решить проблемы дипломатически. Сам Кабал убивал очень редко, только в случае крайней необходимости. Взять хотя бы ситуацию с Деннисом и Дензилом – это был вопрос евгеники и собственной безопасности. Но война? С презрением некромант швырнул газету обратно на стол.

Он уже так долго ощущал присутствие чего-то потустороннего, что почти привык к этому чувству – так человек привыкает к холоду. Кабал знал, что здесь обитают сверхъестественные силы, но это было не главное. Некромант подошел к заляпанному окну и выглянул на улицу, туда, где властвовал яркий мир. Так он ничего не добьется – нужно возвращаться на поезд: теперь, когда он знает название станции, они определят местоположение и двинутся в путь. Но… он понимал, что не сможет – до тех пор, пока не узнает, откуда здесь эта психическая вонь и почему в течение многих лет на станции никто не появлялся, отчего она пришла в полный упадок. Кабал не просто называл себя ученым – он обладал рядом важных качеств, которых так не хватает многим исследователям: он мог похвастаться пытливым умом и почти болезненным чувством любопытства.

– Всего несколько минут, – произнес он громко. – А затем я уйду.

Ответом ему служила тишина.

– Я – некромант. И понимаю, что вас тревожит. Я мог бы помочь вам.

Вспомнив про коробку с контрактами, Кабал добавил:

– Возможно, мы сумеем помочь друг другу.

Кабал по-прежнему смотрел в окно. Из внутреннего кармана он извлек тонкую сигару. Курил он редко: его прельщала сама идея – иметь хоть один порок, за который его никто не отправит на виселицу. Некромант снял целлофан с сигары – тот приятно шуршал между пальцами – и в этот миг ощутил, как обстановка в комнате изменилась. Он больше не чувствовал одиночества, что витало в воздухе, овладевало им. Кабал хорошо разбирался в подобных вещах и знал, что источник эмоций вот-вот материализуется где-то поблизости и со временем, как будет готов, явится некроманту. Он спрятал целлофановую обертку в карман, прикусил сигару и, достав из жилета серебряную спичечницу, зажег спичку.

– Огоньком не угостите? – раздался голос за его спиной: одновременно такой близкий и такой далекий, словно он шел из могилы.

Некромант замер на миг. Затем зажег сигару. Пламя горело ровно. Медленно Кабал обернулся и протянул все еще зажженную спичку.

– Пожалуйста, – спокойно обратился он к солдату.