Иоанн Кронштадтский

Характер исполнения священнического долга Иоанном Сергиевым, пожалуй, можно определить одним словом — «истовый». Это было внове и воспринималось в Кронштадте в самых различных кругах далеко не однозначно. Сегодня мы видим в Иоанне признанного пастыря, святого Русской православной церкви… А тогда, особенно в первые годы его служения в Кронштадте, для всех он просто «батюшка» — «молодой», только что со «школьной скамьи» и такой… не в меру ретивый. В таких случаях всегда возникают раздражение, зависть, а то и клевета, и обвинения. Так было и вокруг Иоанна.

Одни обвиняли его в притворстве, лицемерии и искании славы. Другим казалось, что Иоанн «юродствует», ища популярности. Третьи были недовольны его принципиальным нестяжательством, на фоне которого их «стяжательство» выглядело греховным стремлением к богатству. Четвертым, той части местного «высшего» общества, что воспринимала Кронштадт как «пригород Петербурга» и привыкла к элегантным священникам, пришлись не по вкусу чрезмерно скромный вид батюшки да и манера служить — эмоционально, надрывно, нервно — они видели в нем «сельского попика». Этим последним «не по нраву» было само поведение Иоанна. воспринимавшееся как зазнайство и высокомерие. Вот он идет по городу, скрестив руки на груди и никого не замечая, творя непрестанную внутреннюю молитву. А им казалось это подозрительным. Хотя в этом случае Иоанн только обращался к практике Студитского монастыря в Константинополе, устав которого Феодосий Печерский ввел в Киево-Печерском монастыре.

В дневниковых записях Иоанн неоднократно упоминает о насмешках, которым подвергался. Но делает он это не впрямую, а отстраненно-назидательно: «Радуйся, когда над тобою издеваются и унижают: это — верный знак, что ты на тесном пути, вводящем в живот вечный». Священник подбадривал себя тем, что служит Божьему делу, выполняет завет служить обществу и обращать его на путь истинной веры, преодолевая при этом враждебное к себе и делу своему отношение. Перед ним был пример, успокаивающий и защищающий его, — пример Спасителя! Вот характерная запись: «Иисус перед тем, как он служил в миру, искушаем был от диавола. И всякий человек, чем больше его служение, тем сильнейшему он подвергается в начале нападению от диавола; потому что этим последний старается в самом начале уничтожить то благотворное влияние, какое может произвести со временем в обществе человек, принимающий на себя служение обществу»[104].

Удивляло и обижало Иоанна и поведение его собратьев-священников. Дневники 1850—1860-х годов полны упоминаний об их враждебности. Соборный причт демонстрировал свое «отторжение» нового священника, его пытались всячески наказать, унизить и притеснить различными способами: не скупились на пренебрежительные замечания; в дни больших праздников оставляли для него самое старое и заплатанное облачение; возлагали на него большую часть свершаемых в храме треб, но при этом обделяли деньгами; попрекали за «потакательство нищим, тунеядцам и мошенникам»; угрожали отобранием церковной квартиры… Хотя после того, как Иоанн обрел всероссийскую известность, об этом и не принято было вспоминать, но так было. Свидетельство тому можно найти и в воспоминаниях епископа Михея (Алексеева). В 1870—1880-х годах тогда еще Михаил Федорович Алексеев после окончания Морского кадетского корпуса служил по морскому ведомству, проживая в Кронштадте. Он чуть ли не ежедневно посещал служения Иоанна, тогда еще безвестного, служившего в одиночестве из-за отказа ему сослужить со стороны причтового духовенства. Молодой офицер нередко прислуживал в алтаре, заменяя алтарных служителей, часто удостаивался причащения Святых Тайн.

Публично протестовать Иоанн Сергиев не считал возможным и выплескивал свое недовольство на страницы дневника. Но и в этом случае нередко получалось, что «вина» ложилась не столько на недоброжелателей Иоанна, сколько на него самого. Вот одно из таких мест в дневнике: «Я завистник, ибо завидую своей братии, видя воздаваемые им почести и умноженное внешнее благосостояние, т. е. богатство, умноженное и сохраненное чрез сбережение и не подаяние бедным; досадую, что мне одному приходится расточать всюду собранное малое достояние великими трудами моими; что братия, для которой я много тружусь и богатство которой увеличиваю трудами моими, — не участвуют со мною в милостыне, не облегчают мне и милостыню на нищих, особенно младший иерей, получающий наравне со мною, с крайне малым и ленивым трудом, — и от того часто негодую на вопиющую несоразмерность в воздаянии за труд и в подаянии нищим, коим нет числа; раздражаюсь, озлобляюсь на настоятеля, который накопил многие десятки тысяч рублей и никому не дает, спокойно живет и служит как ни в чем не повинный, как чистый совестию»[105].