Иоанн Кронштадтский

Хотя православный устав предписывает священнику читать молитвы лицом к алтарю и спиной к прихожанам, но Иоанн нередко поворачивался лицом к молящимся во время таких молитвенных воззваний, как «Станем добре», «Горе имеим сердца», «Благодарим Господа», желая, чтобы люди глубже постигли читаемое им. При этом он настолько проникался мыслями, какие содержатся в читаемых им священных песнопениях, что не мог удержаться от самых разнообразных жестов. Его лицо выражало гамму чувств, которые обуревали его во время службы: то оно озарялось блаженной улыбкой, когда читал о небесной славе Бога, Богородицы и святых угодников Божиих; то передавало просьбу и мольбу, когда читал о немощи, грехе и падениях человеческих; то искажалось праведным гневом, когда произносил встречающиеся в тексте слова «Сатана», «дьявол»; то глубокий восторг и умиление отображало оно, когда речь шла о великих подвигах и победах над грехом, какие совершили святые мученики и подвижники. Иоанн плакал, восклицал и выкрикивал слова заутрени. Всякий раз при упоминании в молитвах паствы Иоанн либо указывал жестом на часть прихожан, либо проводил рукой над всеми, как бы подчеркивая, о ком идет речь. И если прежде прихожанину легко удавалось оставаться в храме незаметным — лицом к спине священника и, уйдя в себя, не замечая ни службы, ни окружающих, ни священника, то теперь эмоциональный настрой священника передавался молящимся. Паства встряхивалась и переставала безучастно присутствовать в храме.

Утреня заканчивалась… Звонили к литургии. Начиналась она проскомидией[97]. Вновь Иоанн, будто в поисках дополнительной силы, подходил к жертвеннику, вставал перед ним на колени, руки складывал крестообразно на жертвеннике, голову склоняя на них. В этот раз под руками у него были кипы писем и телеграмм, всевозможные записки с просьбой помянуть больных и умерших… Волосы прядями ниспадали на плечи священника. Весь он был освещен слабым утренним светом, едва-едва пробивающимся в собор. Со стороны казалось, что он как бы умер и перед людьми было только его тело, оставленное, сброшенное его душой как ненужная одежда. Так продолжалось около десяти минут. После чего Иоанн вставал с колен, полный торжественной радости, в каком-то ликующем пророческом экстазе.

На проскомидии просфор бывало так много, что их приносили целыми большими корзинами и ставили на табуретки с левой стороны жертвенника, Иоанн быстро вынимал частицы и бросал просфоры в пустую корзину, стоявшую с правой стороны. Он молился громко: «Помяни Господи всех заповедавших мне молиться о них!» Собравшиеся в храме убеждены были, что этой краткой молитвы было достаточно, чтобы через посредство священника совершались чудеса во всех концах не только России, но и вселенной. Многие во время проскомидии лично подходили к отцу Иоанну и просили его помянуть своих родственников, вынуть хотя бы одну просфору.

Служба продолжалась. Иоанн вынимал Агнца[98], с любовью и внимательностью равнял Его, обрезывал со всех сторон и благоговейно клал на дискос[99]. Сослужащие с Иоанном священники стояли рядом и не отходили. В эти минуты и они, и верующие испытывали религиозный экстаз, когда казалось — вот Он, Христос! Здесь Он! Среди собравшихся в храме! Становилось благоговейно страшно от каждого вдохновенного возгласа, раздававшегося с амвона. Вживую чувствовалось, как ангелы реют крылами.

Литургия продолжалась… Отверсты Царские врата… Произнесен первый возглас… Иоанн неожиданно, порывисто берет напрестольный крест и с любовью целует его, обнимает его руками, восторженно смотрит, уста его шепчут слова молитвы. Потом он раза три, четыре подряд лобызает его, прикладывает его к своему челу… Уста снова что-то шепчут.

Первая часть литургии — преимущественно часть молебная. Иоанн в это время больше всего сознает себя как молитвенника «за люди». Он весь охвачен сознанием огромной ответственности пред этими немощными, вверившими ему себя, благо своих и души, и тела, и точно спешит молиться за них. Молится порывисто, настойчиво, не просит, а требует от Бога исполнения просьбы этих несчастных с властностью священника, поставленного Христом.

С великого входа начинается вторая важная часть литургии. Иоанн берет святую чашу и относит ее, прибавляя от себя: «Изведоша Его вон из винограда и ту убиша Его». И этими словами вводит себя, как он говорил, «в священные воспоминания последних дней Христа Господа». Он отдается переживанию святых картин евангельского прошлого: он в Гефсимании, в Сионской горнице, около Голгофы.