Иоанн Кронштадтский

Дневник Иоанна — окно в его духовный, внутренний мир. Но он вполне допускал мысль, что когда-то изложенное в нем станет чьим-то достоянием, окажется кому-то полезным. «Не истребить этой книги, — пишет он, — и по смерти моей: может быть, кто-нибудь найдется, подобный мне по мыслям и по чувству, и покажет свое глубокое сочувствие написанному в этой книге, если не всему (на что я и не смею надеяться, потому что могут найтись здесь, при строгой критике, и ошибки), то, по крайней мере, по некоторым местам ее. Все хорошее и справедливое в этой книге почитаю не своим, а Божиим… мои только ошибки и недостатки»[88].

На страницах дневника прежде всего — изложение проблем, возникающих в его пастырской деятельности, и поиск выхода из них. Здесь же наиболее ранившие душу факты текущей городской и церковной жизни. И размышления — размышления над тем, как реализовать христианскую истину в выпавших на его долю условиях. Подобно тому, как преподобный Антоний Великий рекомендовал монахам для духовного самосовершенствования записывать свои мысли и поступки, семинарские и академические наставники тоже советовали студентам вести дневник в дисциплинарных целях. Но еще более полезным было это правило для тех, кто только начинал свою пастырскую жизнь на приходе, когда возникает потребность неусыпного духовного контроля за собственными словами и действиями, а также непрестанного духовного окормления паствы.

Преобладающее впечатление от ранних дневников — их ученическое содержание. Они практически полностью посвящены размышлениям о Священном Писании. Молодой священник через усвоение смысла Писания вырабатывал для себя правила поведения в своей пастырской деятельности. Он как бы «доделывает» то, что не смог или не успел свершить в рамках своего духовного образования в семинарии и академии. Он постоянно наставляет себя: делай так, обрати внимание на это, говори об этом, обращайся с паствой так-то и так…

Выстраивая свое внутреннее «я», Иоанн определяет в качестве константы — духовный рост, под которым разумеет аскетизм, обращение к опыту отцов-пустынников и отшельников… Но возможно ли это в приходских условиях и обремененным семьей? — мучает его вопрос. Не сразу, но ответ был найден: Да! Но при обязательном рвении в совершении церковных служб, церковных дел и благотворительности. Именно этим дóлжно заполнить то внутреннее пространство, что у обычного верующего человека отдается «земным интересам и радостям», семейным обязанностям и общественно-гражданским делам.

Иоанну, столкнувшемуся с реалиями приходской жизни, увидевшему простой народ и приблизившемуся к нему, пришлось ломать свой характер. Прирожденные и вскормленные годами учебы замкнутость, избегание контактов с людьми, предпочтение уединению и размышлениям о себе и спасении своей души — никак не уживались с реальной приходской жизнью, с запросами паствы, требующей ежедневного внимания к своим самым разным просьбам и жизненным ситуациям. Вот почему можно встретить в дневнике настойчивый призыв к самому себе: «Не должно пренебрегать посещением гостей: при этом посещении открывается, насколько мы обязательны друг ко другу и сердечно ли уважаем друг друга; общения не забывайте… вообще наши добродетели или страсти узнаются в служении ближним, кому бы то ни было»[89]. Или еще: «Принуждай себя к разговорчивости: слово прогоняет уныние души, успокаивает, расширяет недра души, просвещает, оживотворяет ее. Слово — златая связь, цепь разумных существ. Диавол повергает нас часто в уныние чрез бессловесие, не давая нам свободно мыслить, чувствовать и говорить»[90].

Отсутствие навыков общения за пределами своего внутреннего пространства и духовной школы мешало Иоанну сходиться с людьми вне церковной службы. Первые годы службы в Кронштадте у него не то что друзей, но просто хороших знакомых не было. Он «обрастал» человеческими связями очень трудно и очень медленно.

Пожалуй, первая семья, где его радушно приняли, была семья известного в городе купца М. О. Бритнева. Человек достославный и в том отношении, что еще в 1864 году первым в Кронштадте построил маленький ледокольный кораблик, который на несколько недель увеличил время навигации между островом Котлин и Большой землей в осенне-зимний период[91]. В этом доме Иоанн Сергиев часто бывал, стал своим человеком. Здесь он открывал свою душу и поверял о своих «обидах»: почему его постоянно обходят очередными церковными наградами, почему кронштадтцы так недружелюбно к нему относятся… Не однажды он возмущался и недоумевал, раздражался и гневался по поводу, как ему казалось, пренебрежительного и легкомысленного отношения к священнику и его сану. В частности, не раз он сталкивался с тем, что в поведении прихожан не чувствовалось благоговейного отношения к благословению, даваемому им священником. Часто рука его просто «оставалась висеть в воздухе» и ожидаемого приложения к ней мирянина не следовало. Дабы покарать гордецов, Иоанн даже сочинил молитву-проклятие, которую про себя читал, оказавшись в подобной ситуации.