Иные земли

– Я пойду с тобой. Не нужно делать это здесь. – Все мышцы ныли после перехода через прореху, битвы с Сандром, он уже и не помнил толком, чего именно. В голове гудел, дрожа в пустоте, гулкий колокол. Глупо будет умереть из-за головной боли.

– Я сам решу, где это делать. Ведь я так долго ждал нашей встречи.

Его дядя не снял маску, и казалось, что она смеется, гримасничает, издевается.

Ган почувствовал, как тонкие пальцы коснулись его ниже локтя, стиснули изо всех сил.

Она вырвалась – или ее отпустили по знаку дяди?

– Ган… не надо.

Он чувствовал нежное, живое тепло, исходящее от нее. Слышал ее запах – запах леса, яблок, травы. Этот запах снился ему каждую ночь там, на другой стороне, – и покидал его каждое утро, оставляя один на один с сомнениями, печалью и гневом.

Ему хотелось обернуться и посмотреть ей в лицо еще один раз. Всего один – он столько представлял себе ее серые глаза: цвет тумана, рассвета, холодной горной реки, бледную кожу, веснушки на острых скулах – сейчас они стали острее, она плохо ела, пока его не было, и как будто повзрослела. Рыжие волосы – они отросли неровно и горели в лучах закатного солнца, пронизывающих пыльные стекла.

Ему хотелось смотреть на нее долго-долго, вобрать в себя целиком, носить, как талисман, у самого сердца. На пороге возможной смерти – скорее всего, небыстрой и малоприятной – с раскалывающейся головой и ноющими мышцами – он мог признаться себе в том, как сильно любит ее. Этому не было никаких разумных объяснений. Они провели вместе, если сложить разрозненные дни, не больше месяца. Гану встречались куда более красивые девчонки, многие из которых влюблялись в него без памяти.

И все же он не променял бы Каю ни на одну из них – даже на всех, вместе взятых. Он не променял бы ее ни на что, даже Агано был бы готов отдать, если бы только ему позволили оказаться вместе с ней далеко-далеко отсюда.

Все эти мысли пронеслись у него в голове за мгновение – и пропали. Он стряхнул руку Каи резким движением локтя.

– Отойди, Кая. Это между ним и мной.

– Не надо. – Прежняя Кая, должно быть, накинулась бы на него, Севера или на них обоих.

Эта Кая – и, может быть, ему не суждено узнать, что она пережила без него, что ее изменило, – дрожала, и он чувствовал эту дрожь в воздухе, который их разделял.

– Остановите их! – вдруг крикнула она. – Мы ведь победили! Мы…

Кто-то из стоявших неподалеку ответил:

– Это личное дело.

– Верно говоришь. – Север одобрительно хмыкнул. – Личное. Не лезь, рыжик. Тебе это ни к чему.

– Император, – сказал кто-то другой, – сейчас не до того. Если прикажете, его немедленно схватят, и потом вы поступите как пожелаете. Все ждут ваших указаний. Сейчас вы нужны Красному городу.

Маска гулко хохотнула:

– Да на кой черт мне ваш Красный город? Можете отдать его той хищной птичке. Пусть делает с ним что заблагорассудится.

Маска качнулась, а потом Север громко произнес, перекрывая потрясенный ропот толпы:

– Хватит разговоров. Иди за мной – сейчас… или ей придется смотреть.

Кая снова попыталась поймать его за рукав – он увернулся, хотя больше всего на свете ему хотелось обернуться, притянуть ее к себе, впиться в ее губы поцелуем. Он даже не успел поцеловать ее. Но нельзя было поворачиваться к Северу спиной. Нельзя было мучить ее на случай, если он проиграет, – кроме того, он знал, что этот поцелуй сделает его только слабее.

– Идем. Но я безоружен – или тебя и это не смущает?

Маска охнула:

– Тебя-то это не смутило в свое время, племянник. Ты нападал со спины, помнишь? Иди. Я не собираюсь отвечать тебе тем же. Ты получишь оружие.

Север пропустил его вперед, и Ган пошел, чувствуя, как воздух холодит неприкрытую спину. Север пошел следом – молча. Готовился? Предвкушал? Нервничал?

Люди молча расступались перед ними. Никто из недавних сторонников Севера не попытался остановить его, и Ган знал почему. Они боялись его. Не знали, чего ожидать. Должно быть, толпа взорвется новыми криками негодования, недоумения и растерянности, как только они уйдут, – но он этого уже не услышит.

Они свернули в узкий коридор, ведущий на улицу. Откуда-то сбоку тянуло сквозняком. Пахло плесенью и жареной картошкой – и то, что в городе, только что взятом с боем, в мире, который только что был спасен, кто-то как ни в чем не бывало жарит картошку, показалось Гану невероятным.

Он глубоко вдохнул, насыщая мозг кислородом и заклиная собственную горящую от боли голову. Машинально коснулся шеи, где прежде был волчок. Он слышал, что Кая идет за ним.

– Уйди.

– Нет.

– Я разберусь с ним и вернусь к тебе. Останься тут.

– Нет. – Больше она не добавила ничего, но Ган понял: спорить с ней бесполезно. Он лишь раз позволил себе взглянуть на нее. Бледное лицо с плотно сжатой напряженной линией губ, серые глаза, казавшиеся сейчас над впалыми щеками неестественно огромными. Рыжие, рыжие, рыжие волосы – никогда до нее ему такие даже не нравились.

– Север, это между мной и тобой.

Ган не видел, но точно знал: дядя насмешливо пожал плечами.

– Я не тащу девчонку волоком, племянник. Это ты выбрал женщину, с которой не можешь справиться. Но об этом больше не беспокойся.