Иные песни

Позже, когда над Ам-Шазой взошел розовый полумесяц, а на веранде остались лишь господин Бербелек, Тобиас Ливий и Мбула Коготь, втроем курящие в глиняных трубках местную разновидность гердонского зелья и попивающие так называемое «горькое золото», алкоголь, перегнанный из золотых садарских трав, да весьма скверное пиво тедж, — снова появился Авель. Иероним без слов подал ему кубок. Авель сел под стену, сохраняя дистанцию. Эстлос Ливий развлекал господина Бербелека историями, услышанными от римского посла: о все большем числе джурдж, проходящих сквозь Королевства (только что одна отправилась из Ам-Шазы на юг); об ужасных трофеях, привозимых охотниками из Кривых Земель — тех, что здесь, вне антосов цивилизованных кратистосов, сохраняют многое из своей истинной, невозможной Формы; о непереводимых рассказах диких пришлецов из первого круга, которые заражают паникой целые племена; о софистесах из Эгипта, Вавилона, Сидона, Трита, Аксума, даже из Гердона и Земель Отвернутых, что стекаются сюда исследовать Форму Сколиодои; об атмосферных феноменах, что время от времени вырываются из Кривых Земель и вторгаются в южные окраины Королевств: облака огня в небе, молнии, бредущие пустыней на тысячепусовых лапах, дожди, от которых все живое расседается, как взошедшая квашня… Господин Бербелек выпытывал Мбулу о городе Сколиодои. Вольноотпущенник, похоже, был не слишком-то словоохотлив, Коготь мог повторить лишь несколько фраз о «черных пирамидах» и «каменных деревьях сияния». Наконец, Ливий уснул, уронив голову на стол, сраженный «горьким золотом». Медик отбуксировал его в кровать.

Авель задержал отца еще ненадолго.

— Позволил бы ты мне хоть раз…

— Что?

— Я хотел бы сам повести одну охоту. Проверить, в силах ли я…

Господин Бербелек покачал головой.

— Но почему? — возмутился Авель.

— Не так, не так, — вздохнул Иероним. — Будь ты в силах — не спрашивал бы позволения.

— А! Глупые афоризмы! Зачем бы мне с тобой ссориться и спорить перед людьми, если я могу попросту спросить?

— Но позволь я ее повести, — господин Бербелек выцедил это «позволь», как несъедобную требуху, — и тогда — на самом деле — поведешь ее ты или я? — Он хлопнул сына по плечу, усмехнулся криво. — Подглядываешь? Подглядывай. Спрашивал ли позволения я? И полагаешь, эстле Верония и вправду смогла бы мне что-то запретить?

* * *

Первая ксевра господина Бербелека звалась Избавлением (фиолетовое пламя по бокам, шея в спиралях сочной зелени), ксевра вторая, заводная — Сытостью (красные зигзаги, белая грудь). Все животные помечены пироморфингом на варваризованном греческом. Избавление была прекрасно сложена, слушалась легчайших движений бедер, постоянно оглядывалась, уголком глаза контролируя поведение наездника. Торговец в Ам-Шазе божился, что охотники смогут даже стрелять с седла. Нимрод Зайдар проверил это, как только они покинули город, отъехав на приличное расстояние от каравана, чтобы кераунетный гром не вызвал панику у людей и зверей.

В караван входили восемь фургонов, запряженных четверками ховолов, а еще три дюжины хумиев, на них придется переложить более тяжелую поклажу, когда джурджа доберется до мест, для фургонов непроходимых. В конце же, в Кривых Землях, нести груз придется носильщикам Н’Зуи. Зайдар, Попугай и Н’Те так проложили путь, чтобы обойти джунгли и пустыни. До самой Марабратты дорога пролегала саванной, баобабовыми лесами Садары, по краю скалистой хамады. Направление на запад, на юго-запад.

Первый день был днем установления ритуалов. Сто восемьдесят негров стояли под Ам-Шазой, каждый с кожаным узелком за спиной, треугольным щитом из ликотовой коры и буйволовой кожи и тремя куррои, кривыми дротиками-копьями из костей хумиев, слегка походящими на гарпуны. Связанные вместе, зазубринами наружу, они делались рвущей плоть дубинкой, курротэ; метаемые отдельно, пронзали насквозь газель. Господин Бербелек не сумел сдержать ироническую улыбку. Ибо это было войско, его войско — начало и конец любого стратегоса. Негры ждали, усевшись на пятки, в полутьме рассветного часа, красная грива Солнца едва-едва выглядывала из-за горизонта. Н’Те поднялся, указал на Иеронима своими куррои и крикнул. Господин Бербелек подъехал ближе, стянул с головы капюшон кируфы. Попугай вместе с остальными остался позади, за возами и животными; но теперь дело было не в значении слов, значение было неважно. Иероним подъезжал с востока, чтобы Солнце было за спиной. Поднявшись в стременах, указал риктой на Н’Зуи и вперед, на запад.

— Выступаем! — Все поднялись, не ожидая подтверждения приказа из уст Н’Те.