На всякую большую охоту благоразумно брать с собой медика, тем более на джурджу, и Ихмет еще в Александрии нанял одного из самых опытных, старого аксумейца негрской морфы, демиургоса тела Мбулу Когтя. Мбуле якобы было за сто, но выглядел он куда как бойким старичком, и одно это свидетельствовало о силе его Формы. Необъяснимым образом он уже в первый день сдружился с девушками. Во время полета на свинье развлекал их, вскрывая себе пуриническим ножом руку, ногу, стопу и объясняя внутреннее устройство человека; они кривились в отвращении и притворно отворачивали лица, но все же смотрели, увлеченные, и даже — после — хихикали, когда старик быстро заращивал раны. Говорил он на плебейском греческом. Среди участников джурджи был единственным мужчиной ниже господина Бербелека ростом.
И именно Коготь — не Зайдар, не Попугай, не Шулима и не Ливий, а именно старый медик — принес информацию, позволившую выбрать путь.
— Марабратта, здесь. — Он клюнул кривым пальцем черно-белую карту. — Потом пятьсот стадиев вдоль Сухой и на юг. За границей Сколиодои, конечно, но видно с вершин деревьев. Он клянется, что это город.
— Город в Кривых Землях?
— Да.
— Построенный — кем?
Мбула приложил ладонь ко лбу: в низших кругах такое соответствовало пожатию плечами.
— В Сколиодои живут люди? — удивился эстлос Ап Рек.
— По определению, если живут там, то — не люди, — пробормотал Гауэр Шебрек.
Зайдар склонился над картой.
— Марабратта… Катамуш… Абу-Ти… Знаешь эти земли?
— Зна-аю. Н-но за Марабраттой никогда не бывал.
— А кто бывал?
— Н-не знаю. Ни-никто.
— Ну а этот твой вольноотпущенник? — Нимрод обратился к медику. — Он-то как там оказался? Пойдет с нами проводником? Золото на руки и все такое. А?
— Нет. Ни за что. Полгода потел песком и сплевывал грязью, едва-едва вернул себе форму, все еще срет камнями, и из него сыплется ржавчина.
— Бесполезны свидетельства глаз и ушей человека с душой варвара, — пробормотал господин Бербелек. Оглядел веранду госпициума. — Все? Вот и славно. Третий день в Ам-Шазе, теряем время. Каково решение? Марабратта? Да? Ну так и все. Ихмет, Марабратта. Попугай, беги к Н’Те: завтра на рассвете за водопоем. Упаковаться, оплатить, лечь пораньше. Да, эстле?
Юстина Верония зажгла махорник от дрожащего пламени свечи.
— Хотела бы узнать, — сказала она, выпустив изо рта темный дым, — кто и когда сделал тебя стратегосом этой джурджи, эстлос.
Господин Бербелек подошел к ней, вынул из ее пальцев махорник, затянулся. Марк Вероний сидел по другую сторону от жены, Иероним глядел ему в глаза, когда стряхивал пепел на глиняный пол веранды.
— Ты, эстле, — ответил он, не отводя взгляда от старшего мужчины. — Прямо сейчас.
— Что опять… — возмутилась Юстина, вскакивая.
Господин Бербелек удержал ее, положив руку на плечо. Снова села. Он склонился над ней; эстлос Марк теперь был с ним глаза в глаза, за эстле Юстиной.
— Хочешь ли, чтобы я вас вел? — спросил тихо.
Она пыталась найти поддержку у остальных, но не смогла даже отвести взгляд, лицо господина Бербелека находилось слишком близко. Не было в нем угрозы, не было издевки, он не усмехался, смотрел на Верониев спокойно, почти дружески. Женщина не могла сказать «нет».
Кивнула.
Он отдал ей махорник.
Когда возвращался к столу с картами, заметил Авеля. Сын стоял в дверях, что вели на веранду, скрытый в тени. Подсматривает за мной, подумалось Иерониму. Это хорошо или плохо? Ведь Авель именно этого и хотел: унаследовать морфу. И действительно ли эта зависимость не действует в обе стороны? Ведь зачем бы мне эта чисто театральная власть? Я же не хочу вести джурджу. Но я знал, льстил себя надеждой, что он станет смотреть… А это именно так и прорастает, кормит само себя, проклевывается незаметно из банальнейших вещей: движение тела, быстрое слово, мгновенная реакция, рикта вверх, приказ из моих уст, и вот уже они смотрят на меня, ждут следующего приказа, и вот уже ведут себя как велит морфа ситуации, Попугай, тот шорник, а если они — то и Н’Те, а если он — то и эстле Юстина, а если она — то — то — то — такова твоя жизнь, стратегос Иероним Бербелек.
— Мы делаем не то, что хотим, — но лишь то, что сообразно нашей природе, — пробормотал он по-вистульски.
— Что? — Зайдар поднял взгляд от карты.
— Ничего, ничего. Ты посчитал, сколько дней?