Инвиктус

«Инвиктус» являлся как бы островом в безграничной тьме. Прия и Фар застыли на границе вечности: она — тяжело дыша, он — рыдая. Звуки вернулись к нормальному уровню, не создавая эха и не угасая, только мучительная боль длилась, длилась и длилась. Перед Фаром и внутри него раскрылась бездна Решетки. Здесь, в беспросветной тьме, перед внутренним взором с новой силой всплыл образ матери — падающей, исчезающей — и только сейчас его охватил настоящий ужас.

Единственное, что уберегло Фара от тьмы, — руки Прии. Она затащила его внутрь корабля, пока Имоджен запирала люк. У кузины был нос его матери, сужающийся к аккуратному заостренному кончику. Почти точеному. Раньше Фар не замечал сходства — и не заметил бы, если бы не встретил Эмпру.

И не узнал, что с ней случилось.

А что случилось?

Фар понятия не имел. Слезы кончились, и его трясло. Прия укутала ему плечи пледом и велела сидеть, но как он мог? Завернутый в покрывало, волочившееся за ним по разбросанным кубикам Рубика и осколкам кружки, скособоченный, Фар прошел в отсек управления. Грэм сидел в своем кресле, подняв руки вверх и словно говоря: Я ничего не трогал, прыжок совершила она.

Элиот упиралась побелевшими костяшками кулаков в панель навигационной системы; глаза ее были закрыты. Кожа не поглощала свет ламп, а отражала его — даже сильнее, чем расположенный рядом экран.

— Разворачивай этот чертов корабль! — Это он произнес такие слова? Они вышли из его рта? — Мы должны вернуться!

— Возвращаться некуда. — Костяшки на руках Элиот вздулись от ссадин, но говорила она спокойно. — Когда Угасание уничтожает момент времени, он потерян. Навсегда.

— Всего одна секунда, и моя мать успела бы на корабль! — закричал он — разве только для того, чтобы выплеснуть душившую его ярость, дать волю раненым чувствам. — Если бы ты не подняла корабль, она была бы жива!

— У нас не было этой секунды. Ты что, не понимаешь? — Элиот открыла глаза; взгляд был темный и глубокий. — Угасание — пожиратель всех вещей: материи, моментов, воспоминаний, самого времени. Твоя мать распадалась. Она уже умерла.

— ЗАЧЕМ ТЫ ПРИВЕЛА МЕНЯ СЮДА? ЗАЧЕМ ЗАСТАВИЛА НА ЭТО СМОТРЕТЬ? — Ему всегда казалось, что если он узнает о случившемся с «Аб этерно», то будет мучиться меньше. Замкнутость, сказал однажды его детский консультант, является эмоциональным эквивалентом коросты. Вместо этого скорбь Фара усилилась как никогда; его раздавило осознание того, что матери больше нет и он не смог ее спасти. — Какое тебе дело до моей матери? Зачем ты влезла во все это? Ты только разрушила мою жизнь!

— Только разрушила? — гаркнула Элиот. — Я дала тебе шанс спасти ее! Вот что я сделала! Вот что я всегда делаю!

Она снова заговорила загадками. Пряча что-то — или все — за пазухой. Фар устал от секретов.

— Прекрати нести чушь, Элиот! Ты знала, что Угасание надвигается.

— Я не знала. — Элиот оттолкнулась от панели. — Я опасалась… и эти опасения сбылись. Я говорила тебе раньше, что встречи с Угасанием относительно редки. Но на нашей временной линии они могут случиться в любой момент. И сейчас происходят во множестве моментов.

— ЛГУНЬЯ! — Он кричал просто для того, чтобы кричать, чтобы выпустить рвущийся наружу крик. — Ты никогда не рассказывала нам про Угасание. Я бы запомнил рассказ про пустоту большую, чем само небо!

— А ты помнишь свою высадку на «Титаник» с опозданием на четыре часа? — Элиот вскинула голову. — Конечно же нет, потому что Угасание вызывает не только отклонения при прыжке, но и амнезию.

Не было никакого эликсира забвения. Иначе все они умерли бы от смертельной дозы. Мать Фара погибла, перестала существовать прямо у него на глазах. Как быстро их счастливое воссоединение между книжных полок сменилось бегством и закончилось вот этим… еще одним провалом. Они уже вели этот разговор? Фар не знал, потому что височные доли мозга превратились в швейцарский сыр и ничего не могли подсказать ему. Он не мог больше доверять себе, но и сдаваться не хотел.

— Должно быть что-то, что мы можем сделать! Вернемся в Александрию в более ранний отрезок времени, найдем маму до того, как появится Угасание!

— Нельзя! Слишком опасно! Твоей матери больше нет, а ты должен жить дальше! Идти вперед! — Элиот ударила кулаком по консоли, угодив костяшками по углу. — Фекс, как больно!

— Почему все лупят по моему оборудованию? — пробормотал Грэм. — Бартлби гораздо мягче.

Кисть Элиот окрасилась кровью. Содранная кожа повисла лоскутом. Фар знал, каково ей сейчас: больно. Шок притупил эмоции. Жить дальше? Идти вперед? Он даже пошевелиться не мог. Просто стоял и смотрел, как по пальцам Элиот струится кровь.

— Оборудование Грэма не боксерский мешок. Колотя по инструментальной панели, делу не поможешь. Мы же не хотим здесь застрять. — Прия появилась с марлей в руке, строго поджав губы. — Рассечение глубокое. Придется наложить швы, — заключила она, осмотрев рану.