Инвиктус

— Ты так и не вернулась. — Слова ранили сильнее, чем Фар ожидал, словно в одну фразу вместились все одиннадцать лет рыданий в подушку и все разговоры взрослых, сводившиеся к какой позор, какой стыд, какая жалость, кто бы мог подумать. — Никто из вас не вернулся. Я ждал одиннадцать лет, мама…

— Одиннадцать лет? — Эмпра Маккарти застыла; ее округлое лицо с острым подбородком слегка дрогнуло. Фар понимал, что, возможно, разрушает порядок вещей, рассказывая о своем прошлом и ее будущем, но то, что потеряно, уже потеряно и запечатлено на гранитных мемориальных плитах в штаб-квартире Корпуса. — Но я же улетела только вчера. О, Фарвей… Фарвей, прости. Я думала, мы справимся…

Пальцы, касавшиеся его щек, задрожали.

— Справимся с чем? — спросил Фар.

— Наша навигационная система дала сбой, и мы приземлились в сотнях лет от места назначения, и как назло, в запасе не оказалось топливных стержней. Для второго прыжка нам не хватало горючего. Двигателям «Аб этерно» пришлось работать на благовониях, и мы спалили их целую кучу, чтобы добраться сюда с плато Гиза. Берг знал, что библиотека сегодня сгорит, и мы подумали, что если я здесь появлюсь, то могу встретить рекордера и послать сигнал бедствия. И вот ты здесь…

— Вы застряли? — Неудивительно, что спасательные подразделения Корпуса не нашли «Аб этерно», выскочившего из Решетки на расстоянии двухсот с лишним лет от намеченной даты. — Но…

— ФАРВЕЙФарвейФарвейФарвей Фарвейтыменяслышишь? — Голос Имоджен срывался на нечленораздельный крик. — Возвращайсянакорабль — сейчасже!

Дым за полками расступился, и из него выскочила Элиот в парике, сбившемся на обезумевшие глаза; размахивая руками, она притормозила сандалиями прямо по разбросанным свиткам, ухватила Эмпру и Фара и принялась тянуть их прочь, топча подошвами труды Беросса. При этом она вопила:

— Скажи Грэму, чтобы сделал подлет на «Инвиктусе» через внутренний двор! Надо убираться отсюда!

Фар уперся пятками в пол.

— Свитки…

— Оставь их! — бросила Элиот. — Они нас только задержат. — Ногти ее впились в бицепс Фара, как пять острых полумесяцев, почти до крови.

И все же он попытался объяснить:

— Я не хочу, чтобы Лакс содрал кожу с моей задницы…

— Лакс — пустышка! — Элиот продолжала тянуть. — Никто!

— Выполняембыстрыйподлет будемпрямосейчас какпоняли? — Что там кричит Имоджен? От криков, суеты и дыма шла кругом голова. — Фарвеймывтридцатисекундах слушайчтотопроисходит чтотоневероятное Грэмговорит нужнопрыгатьпрямосейчас.

Мать тоже застыла, ошеломленная, и только смотрела на Элиот с каким-то загадочно-странным выражением лица.

— Мы раньше встречались?

Элиот сжала пальцы крепче. Фар зашипел. Теперь она точно разодрала ему кожу до крови.

— Надо убираться, пока оно нас не настигло.

— Мы на порядочном расстоянии от огня, — возразила мать.

— Не от огня! — Элиот тащила, дергала и тянула. Парик соскользнул и упал на папирусы, исписанные такими же черными чернилами. — От Угасания!

— От чего? — переспросил Фар.

— Этот момент… разрушается. Погружается в небытие. И мы погрузимся, если останемся здесь немного дольше. Надо возвращаться на «Инвиктус» и уносить задницы в Решетку, пока Угасание нас не стерло! — В словах Элиот сквозили смертельный ужас и неудержимое желание выжить. — Время коллапсирует!

Коллапсирует? Разрушается? Погружается в небытие? Как?

— ОнаневретФарвей Грэмговориттожесамое числанавигационнойсистемы исчезаютчтобыэтонизначило!

— Бежим к «Инвиктусу»! — прошипел Фар и сорвался с места.

— Я свой экипаж не брошу! — На этот раз уперлась Эмпра. Элиот цеплялась за ее запястье, но мать Фара не уступала, и обе руки напряглись. — Берг… Берг? Ты меня слышишь? Док? Николас?

— Мама! Идем! Мы должны… — Слова застряли в горле, когда Фар обернулся и посмотрел на мать. Она казалась меньше ростом, но осталась прежней — одиннадцать лет вместились в один день. Но эта мысль бледнела по сравнению с тем, что вливалось в окно за ее спиной.

Дым, столбом поднимавшийся в конце ряда полок, на самом деле дымом не являлся. Он состоял то ли из темной золы, то ли из белого пепла. Он состоял… из пустоты. Мир превратился в симулятор, в котором отключались панель за панелью, только вместо них не оставалось перламутрового свечения голографических экранов. Александрийский маяк уже исчез. Исчезли боевые корабли в гавани. Стерлись пыльные пальмы, блещущие воды канули в небытие.

У всех катастроф, которые довелось наблюдать Фару, имелась одна общая черта — шум. Эти отнюдь не камерные мероприятия сопровождались визгом пуль, криками, потоками пламени, словно извергаемыми огнедышащим драконом, боевыми барабанами и армейскими оркестрами выбирай на любой вкус. Разрушение всегда оказывалось громкой, ревущей штукой.