Теперь же, когда стало понятно, что они в ловушке, Барго пришлось наступить на горло собственному самолюбию и объяснить семнадцатилетнему парню, что он не знает, что их ждёт. Ну, пока не знает, оптимистично добавил он. Снова и снова он прокручивал в голове все события, и. сжимая кулаки, корил себя за то, что сделать надо было вот так, а не этак, не так повернуть, не туда стрелять, и, по всему выходило вообще так, что нужно было просто разворачиваться и драпать из всех сил. А ещё лучше, вообще сюда не лезть. Как ни горько и обидно признаваться себе, что ни он, ни техника не оказались готовы к такому повороту событий. Кто ж знал, что вместо просто собак, которых-то вдвоём, да с таким арсеналом, перестрелять - плёвое дело, оказались такие монстры, что чуть не порвали машину просто, как тряпку. А ведь опрокинули бы и порвали, факт. И резкие они какие-то, не успеешь глазом моргнуть, так они уже не там, а здесь. Если бы не картечь, так и не попал бы ни разу. А машина, его гордость, которую он считал образцом совершенства, вообще оказалась не готова к таким встречам, и двигателей вертикальной тяги нет, а то бы подпрыгнули и плевали бы на тех собак. И ускоритель-то, на самом деле - не спасение, удрать, и то толком не смогли. А если бы попался годный экземпляр, так и размазались бы по фасаду здания со всей дури, он же прёт практически неуправляемо. Короче, косяков было предостаточно, оказался он, Барго, готов, но только не к такому. Это следовало признать, как бы ни хотелось считать наоборот.
На краю сознания замерцала пока ещё не до конца оформившаяся мысль, что дело не в технике, а в нём самом. Что он не провёл достаточной разведки, что правильно не оценил угрозы, что, в конце концов, попёрся просто наобум. И что не задумался, а с каких это кренделей здесь такой целый, нетронутый кусок добра.
Но Барго не был бы Кисьядесом, если бы долго предавался самоедству. Как папа всегда говорил? Не рвись в прошедший бой, а сделай выводы. Да, и был бы жив отец, они бы не вляпались так глупо. Барго подумал, как бы вообще начал действовать, будь он с отцом, и ему стало мучительно стыдно. Всё, всё было сделано не так. Он помотал головой, отгоняя дурные мысли, а тут ещё и Хонсай спросил:
- Скажи, Барго, ты как в армию попал?
- Будешь смеяться, но деньги заплатил. А ты с какой целью интересуешься?
- Тоже хочу, - упрямо сказал Хонсай.
- Ты рехнулся. Отец тебя прибьёт
Быстро заговорил Хонсай, видать у парня наболело.
- Ты что думаешь, Санча куда вербоваться задумал, так фермером, что ли? Хрена с два! Как скроется с папашиных глаз долой, так и видал он фермерство в корыте. Мы же, как заведённые, пашем, пашем, не разгибаясь, и зимой и летом, света белого не видим. У нас нет выходных и танцев, к нам не ходят девки, мы как чумные какие-то. Пашем, пашем и пашем. Два раза в год ярмарка, два раза в год танцы в соседнем селе. На очень большие праздники. И всё высматривают женихов, все считают, мля, кто кому какое приданое даст, да кто как откупится за невесту. До полушки считают, не поверишь. Остохренело. Ты не представляешь, как.
Барго представлял. Сам в такой же ситуации, только масштаб другой. Так же хочет куда-то свалить, только бы прочь из этого клоповника.
- Ох. Ну ладно, я-то чё. Если тебе семнадцать есть, то в любом городе заходишь в комиссариат и все дела. Ну медкомиссия, само собой. Но если преступил красную черту, то всё. Ты в армии и никому не подсуден, даже если за тобой куча жмуров. Когда дембельнёшься, конечно, на тебя их снова повесят, а раньше - нет. Но это так, к слову. Там, в армии, такие клоуны встречаются, мама не горюй, - Барго улыбнулся, вспоминая свою службу, - так они с таким букетом, когда только успели. Но ничего, армия своих в обиду не даёт.
Потом добавил, на всякий случай:
- Но я тебе не помощник, я с твоим отцом ссориться не хочу. Мне вовсе не с руки с батей твоим ругаться, а он же потом всех собак на меня повесит!
- Я ничего не скажу ему. И вообще, никому не скажу.
- Лады. Пошли пройдёмся по периметру, на собачек посмотрим.
Собаки как-то незаметно рассредоточились по площадке. Часть куда-то убежала, часть перенесла свои позиции подальше к лесу, но всё равно, держали парней в поле зрения. Часть парами курсировали вдоль какой-то незримой границы между лесом и зданием. То есть, грубо говоря, выпускать ребят отсюда никто не собирался.
Хонсай сказал:
- Слышал я про таких собак. Специально дрессированных. Ласковые, добрые, кого хошь в усадьбу пускают. Только вот незадача, никого не выпускают. Стоят денег немеряных. Эти, правда и впускать-то не хотели.
Хотелось посмотреть, сколько же они там накрошили собачатинки, но пока это было невозможно. Парни прошли вокруг дома, посмотрели на всю усадьбу целиком. Вполне себе годная, она производила впечатление соразмерности и гармонии. Здания пропорциональные и расположены грамотно. Собачья стая их, казалось, оставила в покое, но пары так и курсировали вдаль леса, и именно так, как надо, то есть на территорию самой усадьбы не забегали. Только вдоль невидимой границы.
Барго спросил: