Интрига хранителя времени

Лукас открыл дверь и увидел скрюченного и согнутого старика, одетого в лохмотья и пахнущего чесноком. За его плечом виднелся полотняный мешок, а в левой руке он сжимал дубинку. Он был грязным, и у него текло из носу. Он прошмыгнул мимо Лукаса и вошел в комнату.

– Боюсь… – начал Лукас и сразу остановился, когда старик вдруг выпрямился и расправил плечи, разрабатывая мышцы.

– Мангуст, – произнес вонючий старик.

– Ман… – Лукас замолчал на полуслове, потом всмотрелся в незнакомца. – Да будь я проклят.

– Очень неплохая маскировка, – сказал Финн и поморщился.

– Мне платят за то, чтобы я был намного лучше, чем «очень неплохим», мистер Дилейни, – сказал агент. И почесался. – Проклятые вши.

– Наверное, достали, – сказал Лукас сочувственно.

– Достали, капитан, но это то, что у меня получается лучше всего.

– Боже, благослови Америку, – сказал Финн.

Мангуст на мгновение взглянул на него, и на его лице заплясала довольная улыбка.

– Работа на шпиона ранит профессиональную гордость, не так ли? – сказал он.

– Скажем так, я менее чем доволен нашим соглашением, – сказал Финн.

– Думаю, я вас понимаю, – сказал Мангуст. – Вчера мне доставили ваши досье. Я их изучил, потом уничтожил. Конкретно в вашем случае там было много чего написанного между строк. Мне кажется, я раскусил вас, Дилейни. В конце концов, считается, что мы, шпионы, допущены лишь к черновой работе, да? После чего появляются настоящие профи и доводят все до ума. Таков порядок вещей, не так ли?

Он улыбнулся.

– Возможно, вам будет интересно узнать, что у нас много общего. Я сам служил в корпусе и был отчислен из ШКР. Моя выпускная диссертация была слишком спорной, поэтому я не получил зачет, но я не переживаю. Я был к этому готов. Только между нами, я и сам не в восторге от агентства. Слишком много крепких орешков и мудаков.

– И как ты во все это вписался? – сказал Дилейни. – Чем они тебя заманили?

Мангуст пожал плечами.

– Полагаю, в комплект входит определенное количество острых ощущений, но самое главное – стиль жизни.

– Стиль жизни? – произнес Лукас.

– Мне довольно быстро все надоедает, – сказал Мангуст. – Постоянно играть в одни те же игры скучно. Мне нравится, когда правила постоянно меняются.

Финн поднял брови.

– Ты хочешь сказать, что на все это пошел из спортивного интереса?

Мангуст улыбнулся.

– Можно и так сказать. Я полагаю, что эти слова достаточно точно все отражают, как и многие другие, только меня не особо волнует спортивная честь, если ты понимаешь, о чем я. Я играю, чтобы победить. Но играть не так интересно, когда игра слишком проста.

– Господи Иисусе, – сказал Финн.

– Знаешь, а вот этот сценарий мне еще не встречался, – сказал агент. – Мне всегда было интересно, каково это – внедриться в состав апостолов. Впрочем, сомневаюсь, что мне когда-нибудь предоставится такая возможность. Некоторым историческим сценариям присуща определенная экстремальная щепетильность.

Финн посмотрел на Лукаса.

– Он же это не серьезно?

Лукас выглядел озабоченным.

– Не знаю, – сказал он. Он посмотрел на Мангуста. – Ты серьезно?

– Думаю, да, – сказал агент. Он улыбнулся. – Но я не уверен наверняка. Идея содержит кое-какие интригующие возможности, не так ли?

– Я не знаю, кто меня пугает больше, – сказал Дилейни, – ты или Хранители времени.

Агент усмехнулся.

– У Хранителей времени есть мотив. Они фанатики с извращенным идеализмом, но все-таки это идеализм. Это делает их любителями. Я профессионал.

– Значит, идеализм не имеет значения? – сказал Финн. – История ничего не значит?

– История лжет, – сказал Мангуст. – Ты должен знать это лучше, чем кто-либо другой. Всегда так было и всегда так будет. История пишется победителями, чтобы прославить свои победы, и если проигравшим когда-нибудь будет что сказать, они объяснят свое поражение таким образом, чтобы оно выглядело наиболее достойно. Если достоинство вообще возможно. Если нет, то они на кое-что закроют глаза. Мы все наблюдали вещи, которые никогда не попали в книги по истории. Правильные или ошибочные, в зависимости от точки зрения. Меня не особенно волнуют моральные последствия того, что я делаю. Мораль полностью субъективна. Для поклоняющегося богине Кали головореза убийство – моральный поступок. Для коммуниста цель оправдывает средства. А в условиях демократии правление большинства означает угнетение меньшинства. Идеализм? История? Ничто не абсолютно. Природа реальности зависит от наблюдателя.

– Боже, помоги нам, – сказал Финн, – философ-шпион.

– В нашей профессии философский подход может оказаться определенным преимуществом, – сказал агент, в голосе которого сквозило удовольствие. – Что есть оперативник разведки, в конце концов, если не тот, кто стремится к просветлению?

– Ты не философ, Мангуст, – сказал Лукас. – Ты циник.