Интервью со смертью

Я, между тем, занялся старым небритым бухгалтером. Он корпел не над моим счетом, но делал что-то подобное. Я сделал так, что в его старой авторучке засохли чернила. Он тщетно царапал пером чистую страницу, вертел ручку в руках и пытался выдавить из нее каплю чернил, чтобы потом попробовать снова что-нибудь написать. Цифры на бумаге казались выгравированными — но без чернил.

— Черт возьми, как только много работы, так в этой проклятой ручке заканчиваются чернила! — простонал он и, погрузив перо в бутылочку с чернилами, попытался заправить ручку. При этом пробка упала на бухгалтерскую книгу и запачкала страницу. Он хотел поймать пробку, но так торопился, что уронил на ту же страницу ручку, окончательно забрызгав страницу. Я решил, что с него хватит. Бухгалтер громко сыпал проклятиями.

— Что за чертовщина происходит?! — воскликнул тот, кто сидел за машинкой. Бухгалтер, продолжая ругаться на чем свет стоит, вынул из потрепанного портфеля термос и налил в отвинчивающуюся крышку коричневатой жидкости. Коллега с кровяной колбасой присоединился к товарищу. Оба дружно вздохнули:

— Ну и собачья у нас жизнь!

Но я уже покинул их и принялся расхаживать по коридорам здания. У некоторых дверей я задерживался. На каждой из них значилось имя или должность. Я знал, что все двери изнутри покрыты мягкой обивкой, как в кабинетах врачей, но я, естественно, мог слышать, о чем там говорили. Однако я не стал подслушивать, а отправился в парк. На скамейке я увидел одного из наших и подсел к нему.

— Тебя тоже повесили? — спросил я.

— Нет, расстреляли. Слава богу, — добавил он, помолчав.

— Почему слава богу?

— Время подошло, вот почему, — буркнул он в ответ. — Я сижу здесь каждый день и жду… — он назвал достаточно громкое имя. — Он очень пунктуально приезжает каждый день на обед. И каждый раз на одной и той же машине, старой и побитой. Но это только видимость. Мотор у нее очень мощный. Я вот сижу и думаю, не сломать ли мне червяк руля, чтобы он врезался в дерево? И что из этого? Я пока так ничего и не решил.

Мимо проскакал воробей, разрывая на ходу жухлый осенний лист. Он меня не видел, но, коснувшись носка моего сапога, испугался и взлетел на ближайшее дерево.

— Я бы не стал ничего делать, — сказал я своему собрату. — Самое большее через полгода они все сломают себе шею. До этого они будут жить как затравленные звери, не имея ни минуты передышки. Это намного хуже, чем наехать на дерево и убиться в одну секунду, — сказал я и поведал ему, что я сделал с двумя канцелярскими крысами.

— От этих мелких сошек вообще ничего не зависит, — заметил он.

— Но я получил истинное удовольствие, разозлив их, — ответил я. — Кроме того, когда я думаю, что именно эти типы через полгода будут считать возмещение ущерба нашим женам, мне хочется насолить им еще больше. Ты только вообрази: они сами назовут нас мучениками. Меня от этого уже тошнит. Они будут громко нам завидовать и жаловаться на свою собачью жизнь, но при этом будут, как и раньше, жрать бутерброды с кровяной колбасой. Тьфу, дьявол!

Мы долго сидели рядом, засунув руки глубоко в карманы.

— Вон он едет, — сказал мой собрат и кивнул головой в сторону улицы. Мы проследили взглядами за проехавшей машиной. В дерево она не врезалась. Потом мы услышали приближавшиеся шаги и увидели влюбленную парочку.

— Идем, — сказал я. — Надо освободить им лавочку.

— И что из этого выйдет? — горько произнес мой спутник, когда мы пошли прочь. — Еще один пожиратель кровяной колбасы.

— Нет, брат, не смей так говорить, — поправил я его. Я вдруг вспомнил, что хотел поговорить с женой, и заторопился. — До скорого на том же месте! — быстро попрощался я и направился на свою квартиру.

Жена сидела в сумерках и смотрела в пустоту. Самое лучшее, что я мог бы ей сказать, это:

— Не злись на меня. Если бы я тогда смог удержать язык за зубами, то ты бы сейчас готовила ужин, ожидая моего скорого возвращения с работы. Но что случилось, то случилось, и теперь я могу над этим только посмеяться. В следующий раз…

— Это было больно? — спросила она.

— Да нет, я вообще ничего не заметил, — ответил я и торопливо продолжил: — Слушай, они пришлют тебе счет. У нас еще есть деньги в банке? Если нет, то продай мой костюм в белую полоску. За него дадут кучу денег. Нет, ты только подумай: если бы я помер от какой-нибудь дурацкой болезни, от язвы желудка или чего-нибудь в этом роде, и если даже не считать расходов на врачей и клинику, то это влетело бы нам в несколько тысяч, а еще учти расходы на похороны. Наверное, ты похоронила бы меня по второму разряду. Можно было бы обойтись без шпаг для носильщиков, пальм и свечей. Но непременно был бы распорядитель в сюртуке, который все время строил бы наипечальнейшую гримасу. Да, еще пастор. Ему пришлось бы платить за весь тот вздор, который ему было бы угодно произнести над покойником. И на фисгармонию, чтобы сыграть ларго.

— Мы бы попросили сыграть «Я устал и спать иду…» — перебила она меня.