Интернат

– А тебе зачем понимать? Ты себе одно понимай: как здесь живым-здоровым остаться до выпускного, – серьёзно, но вполне обыденно посоветовал Георгий Николаевич. – Цацкаться тут с тобой никто не собирается. Взрослые – боги, а ты раб ничтожный. Из этого исходи, если планируешь живым остаться. В нашей ты власти теперь, понял? Что захотим с тобой сделать, то и сделаем, и всё правильно будет со стороны закона. Называется это вос-пи-та-ни-е. Не захотел мамой воспитываться, будешь – нами. Сам выбрал, Сопля. Уведи его, Ренат Абдуллович. И накажи за то, что вопросы старшему задавал. И про устав не забудь.

– Сделаем, Георгий Николаевич! – бодро заверил Мухаметшин. – Ну, Сопля, идём.

Денис в отчаяньи заплакал навзрыд.

– Не надо! Пожалуйста! Не надо! Я больше не буду! Отпустите меня к маме! Я к маме хочу!

– Мы теперь твоя мама, – зловеще прошелестел Ренат, выводя жертву из кабинета начальника.

Денис упирался, вырывался, но вдруг, словно по волшебству, рядом возникли два крепких молчаливых парня со смирительной рубашкой в руках. Они умело и быстро запеленали мальчика и унесли его во флигель, в тесную мрачную палату без мебели, если не считать железной кровати и брошенного на неё старого полосатого матраца.

– Ты ещё настоящего наказания не видал, – снисходительно проговорил Мухаметшин через четверть часа, когда парни привязали Дениса к кровати.

У мальчишки уже не было сил сопротивляться и кричать. Он трясся от крупной дрожи и потел. Мухаметшин сунул ему в рот таблетку, приподнял голову, дал глотнуть воды.

– Пей, Сопля, не вздумай выплюнуть, – пригрозил он. – И знай. Тебе никто не поможет. Делай всё так, как в уставе прописано, и выдюжишь до совершеннолетия. Глядишь, полезным членом общества станешь. Ещё поблагодаришь за науку, в ножки упадёшь.

Уже выходя, бросил через плечо:

– Устав проверю перед сном. Вспоминай пока. Если сможешь.

Сознание Дениса затуманилось и взбесилось, распаляя воображение, перелистывая бредовые картинки. Единственный реальный образ, который не давал ему спятить, – мама. Она держала его разум в океане своей любви. Она звала его и утешала. Но Денис знал, что видит не реальность, а вирт. И это томило его тупой невыносимой болью. Мама! Кто поможет мне, кто спасёт?!

Забытье так и не накрыло его спасительным беспамятством.

Через три часа мрачные насупленные парни, тащившие его недавно сюда в смирительной рубашке, пришли, развязали его, подняли и, шатающегося от бессилия, привели в спальню номер двести двадцать девять.

За окном царила ночь. В спальне тоже. Мальчишки спали – или делали вид, что спали. Парни исчезли, а вместо них над Денисом нагнулся Ренат. Он шепнул:

– Устав я у тебя завтра после уроков спрошу, так уж и быть. Слышь, Сопля зелёная? Не ответишь на вопросы – заново запеленаю.

Наконец-то Денис один. Если не считать девятерых мальчишек, притворившихся уснувшими. А, может, и не притворившихся.

Денис сунул руку под подушку и наткнулся на что-то твёрдое и шершавое. Он вытащил, понюхал… и вцепился зубами: это оказался ломтик хлеба, который ему дал Серафим. Денис сосал вкусную хлебную чёрствость и изо всех сил пытался не думать о том, что то, что обрушилось на него тяжёлой плитой, очень похоже на одну из его любимых компьютерных игр, только он не охотник, не властитель, не супергерой, а жертва. И будет ли конец этой игре, и останется ли он невредимым – покрыто густой паутиной неведения. В смысле, кто знает?!

Кто-то тронул его за руку, и Денис подскочил.

– Не бойся, это я, Серафим.

– А…

– Ты держись, Денис... Раз в такое место попал, надо научиться терпеть и держаться на плаву изо всех силёнок. Я помолюсь о тебе Пресвятой Богородице.

Денис сглотнул.

– Помолись, – приглушённо согласился он, крепко закрывая измученные слезами глаза.

– А сам хочешь? Я научу.

Денис снова сглотнул, хотел отказаться, но неожиданно для себя невнятно согласился:

– Давай.

– Ты про себя всегда повторяй: «Пресвятая Богородица, спаси меня и сохрани от всякого зла». Запомнил?

– Ага.

– И Господа проси: «Господи, помилуй и спаси меня». Ты ведь крещёный?

– Да вроде.

– Крестик носишь?

– Не-ка.

– Жалко… Ну, я тебе в столярке сделаю, меня папа научил. Запомнил молитвы-то?

– Ага.

– Ну, спи. С Богом.

– Ага.

Серафим нырнул в свою постель. Денис несколько раз повторил странные слова молитв. Почему он это сделал? Да потому, что уже и не знал, чем себе помочь. Бессилие давило на него, и он ухватился и за то, во что никогда не верил «благодаря» всему свету. Верующая бабушка казалась ему отсталой сумасшедшей. А теперь его самого запеленали в смирительную рубашку…

После странных этих молитвенных слов Денису почему-то стало легче, и к нему пришёл сон – глубокий, спокойный, словно он заснул у себя дома, а не в аду интерната.

Утром Гарюха неохотно пообещал Денису, что повторит с ним устав. И то лишь затем, чтоб его самого не наказали.

Скудный обед. Пинок от «старшаков». Уроки. Скучные нетерпеливые преподы. На переменах – чтение устава. Звонок с последнего урока отпустил всех, кроме Дениса. Ренат перехватил его на выходе из класса и без лишних слов отвёл в учебку.