Интернат

Ага, думает Паша, теперь взобраться наверх – и я на месте. Десятый час. Дома в это время Паша сидит в своей комнате, отец смотрит новости. Паша поправляет рюкзак и начинает подниматься по каменным ступенькам. Ступенек много, идти тяжело, Паша чувствует, как он набегался и вымерз за весь этот день. Туман наверху плотнее, будто входишь в дождевую тучу. Насчитывает первые пятьдесят ступенек, останавливается, отдышивается. Идёт дальше. Ботинки становятся всё тяжелее, движения – медленнее. Ещё пятьдесят. Ступени разбитые, нужно быть внимательным, нужно сосредоточиться на дороге и не слушать взрывы, не обращать на них внимания. Рвётся где-то далеко за спиной, ещё пятьдесят, а тут, на этой горе, спокойно и не страшно, и нечего бояться, и ещё пятьдесят, он уже еле дышит, спортом не занимается, ходит мало, раньше бегал, а теперь бегать просто небезопасно, могут подумать, что убегаешь, и ещё пятьдесят, и ещё, и ещё, и вот он выползает-таки наверх, останавливается, оборачивается и видит весь город, лежащий внизу. Дождь прекратился, туман осел в долину, как перекипячённое молоко. Паша смотрит на город и совсем его не видит. Видит только темную яму, над которой, как воздушные змеи, висят чёрные дымы с длинными хвостами. Так, словно кто-то выкачивает из города души. И души эти, чёрные, горькие, цепляются за деревья, пускают корни в глубины, никак их не вырвешь. И ещё там далеко, с другой стороны города, что-то полыхает, расползаясь по горизонту, будто из земли вышла раскалённая лава. В самом городе слышны автоматные очереди, впрочем, не слишком интенсивные, похоже, на сегодня всё, можно ложиться спать. Если есть где. Паша немного успокаивается. Ничего, говорит сам себе, просто тяжёлый день. Хорошо, что всё закончилось. И замечает в траве какие-то пакеты, что-то аккуратно сложенное. Подходит, трогает носком ботинка. Что-то податливое, но вместе с тем и пружинистое. Похоже на куски мяса. Паша отскакивает и бежит прочь. У него за спиной поднимается ещё один чёрный воздушный змей.

+

На металлических воротах новый замок, вокруг него намотана длинная цепь. Краской на воротах написано: «Дети». Паша ищет звонок, но звонка нет, поэтому приходится лезть через забор. Прыгает в мокрую траву, неудачно подворачивает ногу, шипит от боли, но встаёт, идёт искать кого-нибудь живого. Живых тут, правда, не видно. Главный корпус стоит в старом парке, вокруг мелкие яблони, чёрные и корявые, как женщины, всю жизнь тяжело работавшие в сельском хозяйстве. Ни одного огонька, ни одного голоса. Вывеска уцелела, хотя флага над крыльцом уже нет. Это правильно, думает Паша, зачем провоцировать. Он вдруг понимает, что в городе сегодня не увидел ни одного флага. Разве что над танком. Но танк – объект движущийся: нынче здесь, а завтра его уже нет. А вот вокзалам и школам стоять и дальше, пока не разбомбят. Вот они и стоят – без света, без тепла и без флагов.

Окна заложены фанерными щитами. Центральный вход загорожен креслами из актового зала. Где они все, начинает нервничать Паша. Они что, уехали? Поднимается по ступеням, подходит к двери, заглядывает в щель. Но ничего не видит. Стучит кулаком, но фанера глушит все звуки. Спускается, обходит помещение. Подходит к спортзалу – большой, белый, с разбитыми окнами и проваленной стеной, он похож на надкушенный обгорелый кусок сахара. Подходит к двери. Пробует. Дверь закрыта. Но с той стороны кто-то есть, кто- то там переминается с ноги на ногу, дышит, выдыхая тёплый пар сквозь растрескавшиеся двери. Переминается с ноги на ногу, но не открывает. Как же всё это надоело, злится Паша неизвестно на кого, целый день таскаться под дождём, что- то кому-то объяснять, кого-то почему-то бояться. Достало.

– Откройте, – говорит он неожиданно для себя властным голосом.

– Кто это? – спрашивает женский голос. Испуганный, но всё равно твёрдый: нужно будет – ляжет под танк, но не впустит.

– Я за Сашей, – объясняет Паша. – За племянником.

Дверь открывается. За дверью стоит Нина, директриса, лет тридцати, с острым носом, внимательными глазами, сухая, болезненная, всем недовольная. В вязаных тёплых гетрах, в чёрном свитере, в серой, тоже вязаной жилетке. На серую ворону похожа. Пашу знает давно, поэтому не удивляется.

– Павел Иванович? – говорит недовольно. – Вы?

– Я за Сашей, – объясняет Паша.

– Вы один?

– Что? – не понимает Паша.

– Без военных? – уточняет Нина. – Никого не привели?

– А, нет, – отвечает Паша. – Один.

– Проходите, – просто говорит Нина и делает шаг назад.

Пропускает Пашу, закрывает дверь на замок, кивком приглашает идти за ней. В стене, за баскетбольным кольцом, – дыра от мины, в дыру влетают и вылетают сквозняки. Вдоль стен громоздятся пластиковые бутылки с водой.

– Воды давно нет, – объясняет Нина, не останавливаясь. – Свет появляется утром, на час-два. Почему вы не позвонили, не предупредили?

– Связи нет, – отвечает Паша.

– Серьёзно? – удивляется Нина. – У нас есть.

– Вы на горе, – объясняет Паша. – Как тут вообще? – спрашивает. – Стреляют?