Интернат

– И что теперь? – пытаясь отдышаться, спрашивает Аннушка. – Что?

– Не знаю, – честно отвечает Паша.

– Ну ты же куда-то шёл? – давит на него Аннушка.

– Туда, – кивает Паша головой в направлении ада. – Туда шёл.

– Чёрт, – злится Аннушка. – Клоун, – бросает в сторону Паши. – Всё, пошли, – хватает за руку маму и тащит её назад – туда, откуда они пришли.

– Вы куда? – кричит ей вслед Паша, но Аннушка не отвечает. А старушка, может, и ответила бы, но не знает ответа.

– Я тоже пойду, – говорит, помолчав, девушка с коляской.

– Подождите, – отдышавшись, Паша пробует говорить серьёзно, – пойдём по этой стороне, – показывает он в чёрный туман, – там выйдем, – машет он рукой, изображая что- то неопределённое, но от этого ещё более страшное.

– Нет-нет, – девушка толкает коляску подальше, чтобы не было искушения спорить, – я пойду, меня ждут.

Её никто не останавливает. Все настолько растеряны, что даже не знают, как будет хуже: если она останется с ними здесь, у начала ада, или если пойдёт туда, где её, скорее всего, подстрелят.

Паршиво, когда от тебя уходят женщины, думает Паша, нужно было её остановить. Только вот как остановишь женщину? Кто может её остановить? Паша вот не может, не умеет. Не может сейчас, не смог и в эту осень. Этой осенью, совсем недавно, где-то в сентябре, когда стало особенно тяжело и на станцию ежедневно прибывали эшелоны с техникой, когда вдруг стали стрелять прямо на трассе, Марина пришла к нему, прибежала, собственно говоря, и начала истерить, что нужно ехать, иначе будет поздно, нужно всё бросать и выбираться. Паше было неловко перед отцом, который слушал всё это, сидя на кухне, неловко было перед сестрой, которая Марину любила, сидела с ней и утешала, потом тоже начала истерить, кричать на Пашу: что ты за мужик, что ты сидишь, ждёшь, бери её, выбирайтесь отсюда. Паша пробовал всех успокоить, объяснял, говорил что-то про трудовую книжку (чёрт, про трудовую книжку!), про учебный год, говорил, что им бояться в любом случае нечего, что они тут ни при чём, они никого не поддерживают, Паша просто учитель, просто учитель, повторял он, словно извиняясь за то, что просто учитель, всё остальное его мало интересует. Куда ему ехать, кто его ждёт, чего им бояться, всё нормально, он просто учитель. В конце концов Марина сорвалась, выбежала. Паша пошёл её догонять, но вышел во двор, оказался под деревьями, остановился. Осень только начиналась, в деревьях путалась и терялась паутина, трава была настоявшейся и тяжёлой, вечернее небо напоминало расплавленное железо, которое сейчас будут заливать в формы, чтобы сделать из него что-то полезное. Из дома вышел отец, деланно удивился, увидев Пашу, но ничего не сказал, прошёл по дорожке к воротам, заглянул в почтовый ящик. Сегодня суббота, напомнил Паша, почты не будет. Отец, не ответив, пошёл назад. Совсем сдал, подумал Паша, во фрика превращается. Не поеду никуда.

+

– Ему совсем плохо, – напоминает о себе девочка.

Паша оборачивается. Старика действительно скрутило, стоит, откашливается, трёт рукой висок.

– Ему нужно к врачу, – говорит девочка.

– Может, в больницу? – раздумывает Паша. – Как считаешь? – спрашивает он у Веры. – Больница ведь должна работать? Не разбежались же они?

– Думаю, как раз разбежались, – отвечает Вера. – Если успели.

– И как с ним теперь? – не понимает Паша.

– Слушай, я ветеринара знаю.

– Ветеринара?

– Да. Он мне собаку лечил год назад. Ну, когда у меня ещё была собака, – объясняет Вера. – Он на дому принимал, я помню. Это не совсем врач, но что-то у него там есть. Аспирин какой-нибудь, анальгин.

Услышав про анальгин, старик снова закашливается, в знак согласия, очевидно.

– Далеко? – спрашивает Паша.

– Как сказать, – отвечает она, и Паша понимает, что не близко.

Вешает старика на себя, словно рыцарский плащ, тащит, останавливаясь время от времени, чтобы передохнуть. Девочка бежит сбоку, Вера не отстаёт. Переходят улицу, ныряют во дворы, идут между домами. Минуя детский садик, выходят на соседнюю улицу, идут вдоль липовой аллеи. На горизонте опять начинает что-то гореть. Такое впечатление, что город расстреливают по кругу. Небо из тёмного становится розовым, подсвечивается синим, глухо подхватывает каждый взрыв. Время от времени от проспекта слышны автоматные очереди. И совсем никого нет, пустой город, влажный туман, из которого вырастают чёрные липы. Паша находит лавочку, опускает на нее старика, сам падает рядом. Вера стоит неподалёку, туман окутывает её так, словно из её шубы идёт дым. Девочка плачет, держит деда за руку. В конце улицы вдруг возникает какое-то движение. Кто-то едет. Без огней, понятное дело, но едет в их сторону. Быстро! – кричит Паша, подхватывая старика, бежит в арку, оглядывается, не отстал ли кто. Потом осторожно выглядывает из-за угла, видит, как по улице на полной скорости пролетает болотного цвета маршрутка. Рваные железные бока, как у боевого пса, выбитые окна. Такое впечатление, что пассажиры выпрыгивали на ходу.

+