Её вопрос кажется простым, а некоторым он может показаться нелепым, потому что, как знают современные мыслители, психология и теории общественной несправедливости могут объяснить мотивы всех, кто когда-либо совершал отвратительные деяния, показывая, что они на самом деле жертвы самих себя; поэтому такие вещи как чудовища, не существуют – нет минотавров, нет оборотней, нет орков, а также нет гитлеров, нет мао, нет дзедунов[60]. Но я могу предполагать, из-за чего она задаёт этот вопрос, и в этом контексте – это сложный вопрос чрезвычайной важности для неё.
Джоли заслуживает содержательного и подробного ответа, хотя в наших текущих обстоятельствах такой ответ лишь поощрит её дальнейшую неуверенность в себе. У нас нет времени для такой неопределённости, потому что она наверняка порождает нерешительность, а нерешительность – одна из матерей неудачи.
– Да, – заверяю я её. – Чудовище знает, что оно чудовище.
– Всегда и везде?
– Да. Чудовище не только знает, что оно чудовище, но ему также и нравится быть чудовищем.
Она встречается со мной глазами.
– Откуда ты знаешь?
Указывая на Орка, я говорю:
– Это не первое моё чудовище. У меня был опыт со всеми их видами. В основном, человеческого типа. И человеческий тип особенно наслаждается своим злом.
Возвращая своё внимание к зубам, девочка, кажется, обдумывает то, что я сказал. К моему облегчению, она прекращает рисковать быть укушенной и трогает вместо этого большую выпуклую бровь существа, где сморщенная кожа сбрасывает несколько чешуек под её указательным пальцем.
– В любом случае, – говорит она, вытирая пальцы о джинсы, – есть ещё одна вещь, которую я сделала, кроме удерживания его от места, куда я хожу, чтобы он меня не нашёл. Я представила этот секретный проход, скрытый кустарником, высоко в холмах, так далеко от водопропускной трубы на пляже, докуда можно дойти, и всё ещё оставалась в «Уголке». И вчера, когда он завладел на время мной, я позволила ему увидеть проход в своей памяти, как если бы он был настоящим, но не там, где он должен быть. Так что теперь, когда он готов меня убить, возможно, он потратит кучу времени, используя кого-то из семьи для поиска прохода.
– Как ты можешь быть уверена, что он готов… к чему?
– Слишком многое ускользает из-под его контроля. Ты о нём знаешь, так что он должен тебя убить. Затем он убьёт леди, которая с тобой, потому что не может контролировать её. Он собирался убить меня через день или два, перед тем, как появился ты, так что он просто продолжит и сделает это сразу же после того, как закончит с вами двумя.
Аннамария, судя по всему, обладает более совершенным сверхъестественным знанием, чем я. Она говорит, что находится в безопасности в «Уголке». Возможно. Возможно, нет. Я хочу находиться одновременно в двух местах.
– Я доберусь до него первым.
– Думаю, ты можешь. Но если не получится… нас троих похоронят на лугу рядом с Макси, без гробов и надгробий.
Она ещё раз встаёт на ноги и стоит, прижав руки ко рту. В своей футболке с изображением черепа и украшенной заклёпками куртке она выглядит и дерзкой, и уязвимой.
– Если Хискотт доберётся до тебя первым, – говорит она, – всё, что мне нужно – это немного дополнительного времени, пока он ищет этот проход, которого не существует, просто немного дополнительного времени, чтобы быть готовой к тому, чтобы быть убитой. Я не хочу умолять или кричать. Я не хочу плакать, если это может помочь. Если он использует мою семью, чтобы убить меня, я хочу иметь возможность рассказать им, как сильно я их люблю, что я их не осуждаю, что я молюсь за них.
Не самая лёгкая вещь из тех, что мне приходилось когда-либо делать: оставить Джоли одну с мумифицированными останками в жёлтом, но, всё же, унылом коридоре, который мог оказаться дорогой в Ад, или, того хуже, одним из тех переходов в аэропортах, которые неотвратимо ведут на шабаш сотрудников агентства по перевозкам, жаждущим провести полный личный досмотр бабушки, анальное зондирование монахини и приглашают всех без исключения на сканирование тела, которое приведёт либо к раку кости, либо к появлению третьего глаза на неудобном месте. Даже моего призрачного пса нет здесь, чтобы присмотреть за ней.
С другой стороны, она бывала здесь одна до этого много раз. Скорее всего, здесь она в большей безопасности, чем где-либо в «Уголке». Кроме того, хотя она на самом деле девочка и ребёнок, у неё столько же волос на груди, образно выражаясь, сколько у меня.
С маленьким фонариком в одной руке и пистолетом в другой я прохожу путь, которым вела меня она: через отодвинутые двери, через два просторных воздушных шлюза или комнаты для обеззараживания. Отверстия в стенах из нержавеющей стали похожи на оружейные дула, наставленные на меня.