Интерферотрон Густава Эшера

Тогда, пять дней назад, рассматривая в ангаре на дисплее интерферотрона мотки траекторий, Эшер не мог удержаться от сравнения: словно дождевые черви под землей, люди прогрызают свой ход, свой жизненный путь внутри «слоеного пирога». Они видят то, что осталось сзади, — канал уже проделан, но не ведают того, что ждет их дальше: перед ними, как им кажется, сплошная непроницаемая стена. Эту стенку соорудило их сознание, погрузившее их в плен инерции, заставившее последовательно скользить вдоль массы явлений внутри раз и навсегда проложенной, неизменной траектории. В этом смысле у дождевого червя в грунте больше разнообразия, — он может прокладывать ход как ему заблагорассудится. Человек же обречен двигаться исключительно по своей траектории, и, как выразился один мудрец, свободы у него не больше, чем у камня, катящегося под гору. Установленная мозгом непроницаемая завеса, скрывающая будущее, создает иллюзию выбора (хотя непроницаемость достаточно условна: взять, к примеру, те же самые «дежа вю»); даже раздумья над тем, какой избрать вариант действий, — тоже часть неизменной траектории. Любой выбор и обусловленные им действия были впечатаны в трассу еще до того, как к ним приблизилось ползущее сквозь событийный пирог сознание.

Правильность же выбора невозможно оценить иначе, как не взглянув на него задним числом, то есть уже прогрызя эту часть траектории. Только тогда возникают варианты: «а что было бы, если?..», «тогда мне надо было поступать по-другому» и тому подобное. Густав Эшер знает, что допустил ошибку, ринувшись в Сапалу, но знает об этом сейчас. Тогда, 11 августа, ему показалось, что он принял верное решение, отправившись в поселок. Но у него все равно отсутствовала альтернатива: его нынешняя траектория проложена таким образом, что неумолимо вела его в Тупунгато, ударив лицом об крышу и продержав в состоянии комы, затем отправив в кратер вулкана. А теперь она толкает его в Гималаи, в полную неизвестность…

Густав встал из кресла и заглянул к Стиву:

— Могу тебя сменить, если хочешь.

Макналти кивнул в знак согласия. Разминувшись в дверях с Эшером, он показал на приборные панели гравитоплана:

— Машина идет фиксированным курсом. Высота — две мили над уровнем моря. Присматривайся на всякий случай, — вдруг где-нибудь гора выросла. А я, пожалуй, вздремну.

— Когда тебя разбудить?

— Через два часа.

Густав прикрыл дверь в кабину, вызвал стюардессу и заказал кофе. Устроившись в сиденье поудобнее, он взглянул на табло рельефа. Внизу все было гладко; дисплей изредка, несколькими линиями, показывал только наиболее крупные волны.

Однако занятную мысль подбросил Морис насчет системообразующих снов, подумал Эшер. К сожалению, погиб он прежде, чем удалось у него выведать, с кем именно ему приходится общаться вне нашего мира, — он обязательно рассказал бы много интересного. Богенбрум тоже что-то намекал насчет высших сил. Зачем им всем вдруг понадобился интерферотрон? Неужели они не могут сделать все, что пожелают, без того, чтобы прибегнуть к скромному творению рук человеческих? Выходит, что не могут. Эшер ощутил кратковременный прилив гордости за себя и свое погибшее изобретение, прерванный появлением фантома с подносом, на котором стояли кофе, джем, сливки и печенье.

— Поставьте сюда, — скомандовал Эшер, показывая на небольшую нишу, специально для таких целей предусмотренную в приборной панели возле каждого пилота. Стюардесса выгрузила еду и исчезла.

Одиннадцать часов полета… Времени более чем достаточно, чтобы прийти в себя после очередной порции приключений. Стив, похоже, на меня обиделся, подумал Густав, жуя печенье с джемом. Неужели не привык за двести лет к таким пустякам, как гибель очередного знакомого? Как будто на войну не ходил. Ничего, поспит, пообедает, и все уладится. Интересно, а как проявляется действие системоразрушающих снов? Выпадение кусков явлений, наверное. Но, по логике, явления если и пропадают, то связными группами, и их исчезновение не должно замечаться. Может быть, эти разрушительные сновидения затрагивают некие ключевые космические процессы, и какие-то регистраторы улавливают аномалии. Система в целом может оказаться терпимой к дефектам или противоречиям, но до определенной степени… Да, спросить больше не у кого. Не исключено, что Морис со временем узнал бы у своих покровителей, какой сон был исходным. Жаль, они не успели подумать над этой загадкой вместе со Стивом и Филомелой. Хотя чего тут особо гадать: очевидны два простых ответа. Или «слоеный пирог» изначально существовал с этим сновидением, как яйцо с зародышем, или же этот сон приснился кому-то (чему-то?) за пределами событийного клише. Некто извне вбросил первую щепотку соли в концентрированный раствор, за которой последовали остальные, но уже изнутри.