Интерфейс

– Как вы можете так говорить? Я всю жизнь была либеральным демократом.

По-прежнему сжимая ее руку, сенатор Маршал пренебрежительно потряс головой.

– Все это деление на демократов и республиканцев – дерьмо, – сказал он. – А что касается либералов и консерваторов, что ж – люди пользуются словами крайне небрежно. Эти слова на самом деле мало что значат. Эти два лагеря сами сильно разделены внутри. И эти два лагеря пересекаются между собой гораздо сильнее, чем вы думаете. Все это дерьмо на самом деле неважно. Важны только ценности.

– Ценности?

– Ценности. У меня они есть. У вас они есть. У Эрла Стронга их нет. Это значит, что мы с вами на одной стороне. Нам с вами надо держаться друг друга.

– И это значит, что вы должны дать мне работу?

– Я уже даже придумал – какую. Заняло несколько минут, но я придумал. В моем денверском офисе нужен представитель по вопросам здравоохранения и социальной политики. Мы можем начать в понедельник. Вы будете валиться с копыт и получать сорок пять тысяч плюс полная медицинская страховка. Интересно?

– Что я могу сказать? – и в самом деле, что она могла сказать? – Конечно. Беру. Что я должна делать?

– Отвечать на гневные звонки паразитов, которые желают знать, что произошло с их соцобеспечением.

– Окей. С этим я справлюсь.

– Договорились, – сказал сенатор и наконец отпустил ее руку.

– Один вопрос.

– Да?

– Вы хотите, чтобы я посылала этих людей или на самом деле помогала им? Потому что когда меня станут спрашивать, что с их соцобеспечением, я скорее всего постараюсь это выяснить.

– Никто из них не ходит на выборы, – сказал сенатор, – так что по мне вы совершенно спокойно можете слать их ко всем чертям. А вообще разбирайтесь с ними как вам заблагорассудится.

24

Автобус неторопливо катил через Коммерс Сити и северный Денвер – чердак Запада: десятки квадратных миль складов, стопки пустых грузовых поддонов, на которые ушли целые леса, кварталы автопарков. Элеанор видела этот пейзаж столько раз, что потеряла счет, но сейчас, сидя в автобусе в своем единственном приличном платье, по пути на работу – на работу! – смотрела на все под каким-то другим углом и чувствуя себя королевой, озирающей владения.

Небо в зените было цвета сапфира, но к горизонту выцветало до желтовато-коричневого оттенка, как будто пригорало с краев. Элеанор не знала, было ли виной тому промышленное загрязнение или пыль прерий, но вид неизменно нагонял на нее уныние. Она устала от бескрайности окружающего мира и жаждала отгородиться от него.

Центр Денвера эту жажду утолял. Он плотная застройка, ограничивающая обзор и не позволяющей разглядеть, насколько загрязнен воздух, создавала локальное ощущение чистоты. Элеанор провела некоторое время в ожидании следующего автобуса и любовалась видом. Для того, кто привык к песчаным пустошам вокруг арсенала, самые незначительные детали – свежепокрашенный почтовый ящик ГОСПОД на углу, молодая женщина в белых чулках, «Вольво» с покрытым каплями воды ветровым стеклом, только что из мойки – выглядели невероятно чистыми и свежими, как картинки из рекламы «Кодак» или «Полароид».

Это был мир, который очень многие никогда в своей жизни не покидали. Мир, в котором и сама Элеанор жила многие годы, но сейчас он казался ей чужой планетой, за поверхность которой она едва-едва уцепилась.

Трехполосная Пенсильвания-стрит проходила за капитолием штата с севера на юг. Когда-то – во времена бурной юности Денвера – она считалась модной улицей, и бароны возводили на ней свои поместья – это не просто дома, но излучатели политического и общественного влияния. Архитектурные стили блистали разнообразием на грани эксцентричности, включая, например, огромные викторианские дома, классические плантаторские имения, изобилующие арками и башенками сооружения в романском стиле и одно особенно большое и причудливое здание из красного песчаника, сильно напоминающее форт Аламо.

Для сенатора Калеба Рузвельта Маршалла оно служило домашним офисом, и он называл его именно «Аламо» – шутка не слишком популярная среди американцев мексиканского происхождения, но сенатора их мнение, разумеется, совершенно не интересовало.

Как и в любом другом большом старом здании, кабинеты в нем были всякие – как хорошие, так и плохие. Кабинет, предоставленный Элеанор Ричмонд, был исключительно неудобен, но она даже не замечала этого, пока не проработала в нем какое-то время. Явившись сюда в первый раз в качестве представителя по вопросам здравоохранения и социальной политики, она думала только о самой работе. Очень хорошей работе, если уж на то пошло.