Интеграл похож на саксофон

Мы часто говорили об этом с Сашей Морозовым, с которым я обычно делил гостиничный номер. Саша был у нас солистом, мы играли квинтетом, но свое будущее он видел в классической музыке и собирался поступать в консерваторию.

В Новосибирске мороз стоял такой, что даже в комнате воздух был подернут туманом. Мы проснулись и глазели друг на друга, не вылезая из-под одеял.

— Чего ты валяешься? — сказал я Саше. — Давай вставай!

— А чего ты валяешься? — резонно ответил он. — Вот ты сам и вставай!

Я решил продолжить дискуссию.

— Ты не встаешь, — сказал я, — потому что у тебя силы воли нет!

— Почему? — рассудительно ответил Саша. — У меня сила воли есть. У меня офигенная сила воли. Я, если захочу, сразу встану… Я просто не хочу!

У гастрольного артиста была одна забота — не отравиться в общепите, где к тому же обслуживали прескверно. В одну из поездок мы с Сашей, отчаявшись, купили электроплитку и готовили на ней обеды-ужины прямо в гостиничном номере. Чинно ходили по магазинам, покупали продукты, планировали меню. Потом от этого отказались, потому что походы на рынок, стряпня и мойка посуды отнимали полдня.

Приезжая в так называемый «куст», артист поступал в распоряжение филармонии, у которой были свои задачи, своя ответственность — «культурно обеспечить» нефтяников или военных моряков. Мурманская филармония между концертами в городе послала наш джаз-оркестр на выезд в Североморск, где базировался Северный подводный флот. Сердце мое билось — ведь это знакомый Кольский залив, те самые скалы, многолетнемерзлые породы, по которым я гулял осенью 1962-го!

Подали сторожевой катер, погрузили на него наши пульты, стойки, барабаны и домчали нас за пару часов по устью Туломы до воинской части. Неподалеку от причала у местного универмага стояла очередь офицерских жен, одетых одинаково — приталенное пальто темного габардина с воротником из чернобурой лисы. Я подошел, отчасти из любопытства, отчасти из сочувствия — жалко дам, все-таки полярная местность.

— За чем стоите, уважаемые? — вежливо спросил я, и несколько жен ответили почти хором:

— Бриллианты выбросили!

Выражаясь современным языком, у офицерских жен была проблема помещения ликвидности, инвестирования семейных накоплений. Бумажные деньги, при всей их желанности, не представлялись надежными в долгосрочной перспективе. Деньги могли, в конце концов, внезапно обменять или девальвировать, что случалось не раз за послевоенную историю СССР, а бриллиант в золотой оправе — это вещь нетленная.

Саша играл во многих диксилендах и рассказывал мне о нравах питерских традиционалистов. Пианист и тромбонист Эдик Левин, например, ходил в дырявых свитерах, надевая их один на другой, чтобы дырки одного закрывались бы целыми местами другого. Корнетист Роберт Пауэлл был немногословен, говорил редко, по крайней нужде. Обычно это было слово «мудизм», обозначавшее в зависимости от ситуации все, что надо было сказать. Однажды он застал свою девушку с посторонним мужчиной в разгар интима. «Мудизм вообще-то!» — только и произнес Роберт.

Мудизм был некой программой жизни, вроде сюрреалистического «дада». Символом «мудистов» была Трехногая птица, «Мудушка Кря». Мудисты входили в тайное Кировое общество, которое выдавало им Кировые паспорта, а в паспорте стояла пометка: «Кировой паспорт недействителен без круглого подстаканного талона».

Диксиленд с Севой Королевым и Александром Усыскиным я впервые услышал году в 1959-м, и этого мне не забыть никогда. Где-то в глубинах коллективной памяти в Интернете можно найти фрагменты черно-белых роликов начала 1960-х, но они немые, их пришлось озвучивать посторонней музыкой.

Сева играл на трубе широким, мощным звуком, а Усыскин деликатно вышивал этот звук своим кларнетным бисером. Мы встречались с ними на Таллинском фестивале в 1967 году, где ленинградский диксиленд выступил с блеском.

Году к 1970-му первоначальный диксиленд размножился, по городу играло не менее восьми составов. От одного из них отпочковались трубач Жора Чиков и тромбонист Г. Лехман, принятые в оркестр Вайнштейна. Грех было не воспользоваться случаем. Так родился еще один диксиленд, придуманный как вставной номер в наш концерт, со шляпами канотье, полосатыми жилетами и т. д. Я играл на кларнете и, стыдно сознаться, пел под Утесова.

Отдельно скажем о В. Левенштейне, завоевавшем всеобщую любовь не только своими великолепными соло на саксофоне, но и естественным сценическим поведением, непосредственностью и живостью.

Симонов В. Академия джаза // Тамбовская правда. 1970. 11 фев.

Как говорил про меня Саша: «Он очень любит чистый джаз, но за цыганку все отдаст!»

ГАСТРОЛЬНАЯ КАРУСЕЛЬ

Для разъездного артиста города — как верстовые столбы, памяти зацепиться не за что. Всплывает всякая ерунда.