Интеграл похож на саксофон

Из-за неустойчивости Жениной психики и цыганского образа жизни пришлось отдать ее сына на воспитание в семью. Мальчика звали Витя, фамилия — Корчной. Он вырос и стал всемирно известным шахматистом.

Как-то к нам пришли гости, и я прочитал им наизусть басню Сергея Михалкова «Заяц во хмелю». Женя была в восторге. «Люда! — прокричала она из облака табачного дыма. — Он тебя овеет славой!»

В первом классе 222-й школы (на улице Желябова) наша учительница, с французской фамилией Пассек, сорвала себе голос. Она вызывала меня к столу, давала мне книгу, и я читал классу вслух, «с выражением».

Рядом с нашим домом (ул. Ракова, 33), в доме 27, располагался (и до сих пор располагается) ленинградский радиокомитет. В 1947 году там решили поставить детский спектакль и пригласили младших школьников. Маман записала меня, я ходил на репетиции. Мне поручили играть дерево. Надо было поднимать руки вверх и качаться из стороны в сторону, без звука. Спектакль так никогда и не передали в эфир, но начало моей карьере на радио было положено.

«ПЕЧЕНГА»

Те, кто читал «Пятнадцатилетнего капитана» Жюля Верна, помнят судового кока (а на самом деле злодея-работорговца) Негоро, который подсунул под компас топор, после чего прибор стал так врать, что китобой «Пилигрим» попал не в Сан-Франциско, а к африканским берегам Анголы.

Я плавал на судах с магнитным компасом и могу засвидетельствовать, что, несмотря на все ухищрения — картушка подвешена на игле, плавает в сорокапроцентном спиртовом растворе, кожух компаса сделан из немагнитной латуни и так далее — несмотря на все это, верить показаниям нельзя, надо прежде определить «поправку». Поправки могут быть со знаком «плюс» или «минус». При прокладке курса надо эту величину либо отнимать, либо прибавлять. Не дай бог перепутать.

Именно это и случилось на сухогрузе «Печенга» осенью 1946 года. Второй помощник Аскалонов, прокладывая курс, ввел поправку ошибочно, с обратным знаком, в результате поплыли, как на «Пилигриме», не в ту сторону и вскоре сели на мель. Ночью начался шторм, судно стало бить о камни. Отец руководил спасательными операциями, «Печенгу» снять с мели не удавалось, надо было спасать экипаж и груз. Спасли большую часть груза и почти весь экипаж, но одну женщину при эвакуации смыло волной за борт.

На скамье подсудимых оказался злополучный второй помощник Владимир Аскалонов, капитан «Печенги» Валериан Дмитриевич Бушен («из дворян», как написано в судебном определении) и мой отец.

Отец отказался от авдокатов и защищал себя сам. Ему удалось доказать, что все спасательные действия были правильными, что с его стороны не имелось никаких ошибок, поэтому суд вынужден был его оправдать. Зато с остальными поступили по всей строгости советского закона — помощнику дали 15 лет, а капитану — «РАССТРЕЛ с полной конфискацией имущества» (так напечатано в приговоре).

Когда огласили приговор, отец, прощаясь с капитаном, обнял его. Этого ему не простили. Отца исключили из партии и уволили с работы. У него произошел нервный срыв, на полтора месяца он попал в психлечебницу. Когда отец вышел оттуда, друзья-моряки посоветовали ему уехать в какоенибудь тихое место и подыскали сначала работу в Риге, но там что-то не получилось, а потом в Таллине, где нашлась вакансия дежурного диспетчера.

В мае 1949-го мы распрощались с огромной квартирой на улице Ракова (Итальянской), со служебной машиной, на которой отец приезжал домой пообедать и сменить крахмальный воротничок с манжетами, и поехали в Таллин, в однокомнатную квартирку на первом этаже, где нам пришлось перебиваться на крохотную зарплату диспетчера.

До войны эстонский торговый флот входил в состав Балтийского пароходства. Отец тогда руководил всеми судами на Балтике и, в частности, много сделал для восстановления и обновления того, что осталось в Таллине. Теперь бывший большой начальник скромно сидел за диспетчерским столом.

Эстонцы не забыли того, что сделал отец. Его двигали наверх, из дежурного диспетчера в главные, из главного диспетчера в заместители начальника пароходства. На шестидесятилетие наградили орденом Ленина (платиновый профиль Ильича на золотом фоне сейчас хранится у меня, вместе со всеми другими отцовскими наградами), дали ему на прощанье персональную пенсию.

Все годы вынужденной эстонской эмиграции мы тосковали по Ленинграду, по Питеру. Отец с матерью смогли вернуться туда в начале 1970-х, разменяв трехкомнатную квартиру в Таллине на две комнаты в коммуналке на улице Софьи Перовской.

Отец закончил карьеру капитаном-наставником. Был гостем «Севаоборота» (моей программы на Би-би-си) в марте 1991 года, за несколько месяцев до своей смерти. Умер он 7 ноября того же 1991 года.