Интеграл похож на саксофон

Экзамен — вещь неизбежная, мы понимали, что его надо как-то сдать, и стремились сделать это «малой кровью». Самый популярный метод был — создать библиотеку шпаргалок, на всеэкзаменационные билеты. Билет, вернее, вопросы из него раздавали каждому курсанту в группе, он тщательно прорабатывал ответы и писал их микроскопическим почерком на клетчатой бумаге шириной в 10 тетрадных клеточек. Шпаргалка, или «шпора», получалась в виде длинной узкой полосы, которую складывали гармошкой со встречными складками, так, чтобы на экзамене можно было листать ее пальцами одной руки.

Техника была отработана и отточена. Заходивший на сдачу экзамена громким голосом докладывал: «Курсант такой-то на сдачу экзамена прибыл!» А взяв билет с экзаменационного стола, столь же четко объявлял: «Билет номер такой-то!» В неприметной щели двери уже торчало чье-то ухо, которое исчезало, как только номер был услышан. Следующий за ним входил и таким же громким голосом объявлял свое имя, брал билет и так далее, но между первым и вторым уже шел многозначительный обмен взглядами: второй принес первому шпору на его билет.

С военной кафедрой было сложнее, билеты засекречены — видимо, чтобы врагу не достались. Экзаменационные вопросы хранились в сейфе, ключ от сейфа лежал в письменном столе начальника кафедры, стол запирался и опечатывался в конце дня. Кафедра с тяжелой стальной дверью запиралась на ночь на три замка, опечатывалась бумажной лентой с печатью и ниткой с пластилиновой пломбой. Иногда скопировать билеты удавалось через сердобольных сотрудниц, но это получалось редко.

В тот год перед нами стояла мрачная перспектива: до экзамена три дня, а вопросов нет. Промедление было подобно смерти — ни науку выучить не успеешь, ни шпоры написать. В группе все знали прошлое Коли. Он сам этого не скрывал, и хоть неловко напоминать человеку о его бывшей профессии, с которой он клятвенно покончил, но выхода другого не было. Коллектив на пороге большой беды попросил бывшего вора-квартирника совершить ради товарищей взлом военной кафедры, не оставив следов. Коля долго не соглашался, но потом, поняв безвыходность положения, молча кивнул головой.

Я помню, как в два часа ночи он встал, оделся в спортивный темный костюм, взял с собой какой-то сверток и исчез. Вернулся он под утро, часам к пяти, с пачкой листков бумаги, на которой быстрым почерком написаны были вопросы из билетов. «Все время на это ушло!» — со слегка виноватой улыбкой сказал он. Печати и пломбы на двери военной кафедры остались нетронутыми, письменный стол начальника закрыт и опечатан, а уж про сейф и говорить нечего — его даже и не проверяли. Экзамен группа сдала на «хорошо» и «отлично», что было отмечено в приказе по училищу.

Кое-что из военной науки я помню до сих пор: подводная лодка сокращенно — «пл»; а если их несколько, то «пл пл».

СПАСИТЕЛЬНЫЙ АТАВИЗМ

Всю жизнь путаю рудименты с атавизмами. Рудименты — это органы, которые сейчас не выполняют никакой функции, но были нужны нашим эволюционным предкам. Когда я учился в школе, к ним относили копчик (остаток обезьяньего хвоста) и аппендикс, а в конце XIX века рудиментами считали около 180 органов, в том числе щитовидную железу и мениск колена. Теперь выяснили, что ничего лишнего в нашем организме нет, все органы нужны.

С атавизмами дело обстоит иначе. Например, для чего иному мужчине волосатая спина? Или мышцы, позволяющие шевелить ушами? Эти мышцы я открыл у себя случайно в 9-м классе. Мой сосед по парте, Валера Плеханов, потрясающе двигал шевелюрой, он морщил лоб, и волосы на макушке съезжали вперед, потом распрямлял его, и вся прическа ехала назад. Я провел немало мучительных минут перед зеркалом, добиваясь тогоже эффекта, но, видимо, мы с Валерой были из разного эволюционного материала, с разными атавизмами. Мой скальп двигаться отказывался, зато начали двигаться уши. Теперь можно было веселить маленьких детей, которые приходили от такого фокуса в восторг, или, не меняя выражения, с каменным лицом, отводить уши назад, изображая удивленное презрение.

Директор нашей 23-й школы в Таллине, Мрачковский, высокий и видный мужчина, инвалид войны, при ходьбе выбрасывал вперед ногу с протезом стопы. Мрачковского боялись и уважали, и на его уроках истории партии сидели тихо, учились. Помнится, я даже стал читать работы Ленина, не предусмотренные школьной программой. В частности, увлекся идеями Ильича в его статье «Государство и коммунизм», в которой он утверждал, что с развитием коммунистического общества государство будет отмирать. Мы жили в сталинской действительности, где без ведома властей даже дыхнуть было невозможно. Я стал делиться ленинским учением с товарищами по классу, кто-то донес, меня вызвали к директору на ковер. Были крупные неприятности — с приглашением в школу отца. Короче, вкус к чтению первоисточников мне отбили навсегда.