Интеграл похож на саксофон

Появление виртуоза, а также новые возможности, которые давал кларнет Сакса, вдохновили на сочинение для него особо виртуозных партий. Когда, по прошествии некоторого времени, Сакс покинул «Королевскую гармонию», произведения эти сняли с репертуара, поскольку технически никто их не мог исполнять.

Адольф Сакс тем временем продолжал творить, выдумывать, пробовать. Рефлектор звука, новый двойной бас-кларнет, процесс настройки фортепиано, оставшийся его секретом, паровой орган, который было «слышно на весь район», — вот неполный перечень того, что вышло тогда из его мастерских. Слава Сакса распространилась за пределы родной Бельгии, стали поступать предложения из-за границы — из Лондона, Санкт-Петербурга, но Адольф Сакс их не принимал. Он сетовал на удушливую обстановку, на мелочность мышления, но отдавал себе отчет в своих возможностях и таланте, а главное — в способности претворять свои планы в жизнь. Как я понимаю, здесь, дома, у него были квалифицированные работники, способные выполнить техническое задание изобретателя. А поедь он куда-нибудь в Россию?

На Брюссельской выставке 1840 года Адольф Сакс представил девять новых изобретений, работал не покладая рук. Он хотел признания. Признания его несомненного новаторства, заслуг в революции, которую он произвел в инструментальной музыке. Почти ни у кого не было сомнения, что он получит золотую медаль, это было вынуждено признать даже жюри, которое присудило Адольфу Саксу золотую медаль выставки, но одновременно отказало ему, заявив, что он «слишком молод» и что ему придется довольствоваться вызолоченной медалью из бронзы. Адольф был взбешен. «Если они считают меня слишком молодым для золотой медали, то я считаю себя слишком старым для позолоченной», — заявил он.

Тогда же началась работа над первым саксафоном. Она велась в большой тайне, чтобы не украли идею, а первый инструмент, посланный на выставку 1841 года, Адольф Сакс демонстрировал из-за занавеса, никому его не показывая. Загадочный инструмент заинтриговал многих. «Поторопитесь закончить свое семейство новых инструментов, саксофонов, — писал ему из Парижа композитор Халеви, — и приезжайте на выручку несчастных композиторов, которые ищут нового, и публики, которая требует нового».

После истории с медалью удушливость и провинциальность бельгийской жизни показались Адольфу невыносимыми, он принял решение ехать в Париж, куда отправился полный планов и идей. В кармане было почти пусто, 30 франков на пропитание и мелкие расходы. В Париже он снял себе мастерскую на рю Сен-Жорж, сарай, в котором и поселился. Деньги на предприятие занял у знакомого музыканта.

Адольфу Саксу было почти 30 лет. У писателя тут появляется соблазн сравнить нашего героя с другими выдающимися людьми, например с Наполеоном, выигравшим свое первое сражение в Италии в 27 лет, Ньютона и Эйнштейна, опубликовавших свои теории в молодые годы (Ньютон в 24, Эйнштейн в 26 лет), или напомнить, что гении вообще долго не живут, скажем, Моцарт умер в 35, а Шуберт в 31 год.

Мне кажется, что Адольф Сакс был ближе к Наполеону, Моцарту или Шуберту, чем к мыслителям, обитавшим в чистом пространстве высоких теорий. Примерно этои сказал об Адольфеего земляк из Динанта: «Сравните, сколько было выдающихся юных математиков и сколько было физиков. В математике вундеркинды бывают, в физике — никогда. Сакс принадлежит к категории интеллектуалов, которые работают с материей, а не чистой формой».

БЕРЛИОЗ

В июне 1842 года через композитора Халеви Адольф Сакс познакомился с Гектором Берлиозом. Берлиоз регулярно печатался в «Journal des Débats», считался лицом влиятельным и авторитетным. В общении был капризным, непредсказуемым, предпочитал слушать, но не говорить.

Адольф Сакс с жаром в течение нескольких часов излагал свои идеи композитору, объяснял технические подробности изобретения, планы по изготовлению. Берлиоз слушал молча и только в конце сказал собеседнику: «Завтра вы узнаете мое мнение о вашей работе и достижениях».

12 июня 1842 года Адольфа Сакса ждал сюрприз: в пространной статье Берлиоз не поскупился на восторженные эпитеты. Многие французские, а главное — бельгийские журналы перепечатали потом эту статью. Не стану утомлять тебя, читатель, модной тогда пышной критической риторикой, но не удержусь, чтобы не привести одну цитату Берлиоза: «По-моему, основное достоинство нового инструмента — в разнообразной прелести его акцента, порой серьезного, спокойного, порой страстного, мечтательного и меланхолического, а порой неясного, как слабое отражение уже отзвучавшего эха, похожего на смутную жалобу ветра в кронах деревьев, скажу даже — на мистические вибрации колокола, по которому ударили уже давным-давно. Не существует другого известного мне инструмента, который бы обладал таким странным резонансом, живущим на грани тишины».