Интеграл похож на саксофон

Вечером, когда вышла луна, мы с Пашей Граховым возвращались в свой коровник, к вечернему сухому пайку, и он сказал мне с веселой издевкой: «Севочка, хорошо бы сейчас крюшончик с бисквитиком!»

Паша интеллигентный юноша из хорошей семьи, в меру антисоветский и прозападный, был свой человек. С таким дружить можно без опаски. Курсе на втором или третьем он пропал, и следующая наша встреча состоялась, как ни странно, на лестнице Ленконцерта. Навстречу мне поднимался господин с полнокровным холеным лицом, в каракульчевой папахе.

— Севочка! — сказал он знакомым голосом, и я мгновенно вспомнил наши вольнодумные шутки и разговоры, в которых все советское по форме или содержанию брезгливо отторгалось. С тех пор прошло лет восемь или девять. — Паша! Что ты тут делаешь? — спросил я изумленно.

Паша ответил по-барски снисходительно, с былой легкой издевкой, только от нее теперь веяло холодом.

— Да вот, вас курирую…

— Кого, нас?

— Вас, работников культуры…

— Как, курируешь?.. — спросил я и осекся.

По властному лицу, по особой, уверенной свободе было понятно, где он работает.

У Галочки была близкая подруга еще со школы, Марина. Примерно одновременно с нашей свадьбой она вышла замуж за инженера Валеру Будякина. Мы часто ходили к ним в гости, Валера любил джаз, особенно ранний, новоорлеанский, и даже играл на банджо. Отца своего Валера не видел, тот погиб в годы большого террора, в волне сталинских чисток. Расстреляли отца только потому, что он был сослуживцем Генриха Ягоды. Новые выдвиженцы пытали и убивали своих бывших товарищей. Обсуждать, жаловаться или роптать было рискованно, опасность чувствовали без слов, животным инстинктом, но в глубине Системы сохранилась некая Память.

Валеру однажды вызвали в Первый отдел института, где он работал. Первый отдел следил за сохранностью технических секретов. «Мы помним и знаем, кем был ваш отец, — сказали ему, — предлагаем перейти на работу к нам». Условия были отличные, перед Валерой открывались большие перспективы, и он согласился. Года через два Валеру определили в райком партии каким-то инструктором, а потом послали в Москву учиться на дипломата. Направление — Мексика, язык — испанский.

Перед отъездом Марина устроила прощальный ужин, подруги плакали. Я слез не лил, хотя Марина была мне очень симпатична. Валера за эти месяцы и годы на наших глазах пережил трансформацию, из свойского парня он превратился в «говорящую голову», из него вылетали квадратные, нечеловеческие фразы.

Последняя наша встреча произошла в Москве. Валера заканчивал учебу, готовился в Мексику, мы собирались в эмиграцию и понятно было, что увидеться нам больше не придется. Валера испросил у начальства особое разрешение на наш приезд, нам даже выделили две койки в каком-то мрачном сводчатом общежитии. Я любопытствовал, как обычно, спрашивал у Валеры — чему его учили эти два года. Главного он рассказать не мог, поэтому подробно объяснял мне детали протокола на званых приемах — как пользоваться вилками, ложками и ножами. «Кладут их слева и справа, до 22 штук, — объяснял мне Валера с каменным лицом, — надо знать, с каких начинать. Вот. А брать надо с краю».

Будякина и Марину с тех пор я не видел. Где они, что с ними стало — не знаю. Пробовал даже закинуть невод во Всемирную сеть, но вышел невод с одною тиной.

Зимой 1975-го у Галочки на работе случилась большая неприятность — из ее рабочего стола пропала целая книжка авиабилетов, примерно на 10 тысяч долларов. Произошло это в аэропорту Пулково, в иностранном отделе, через который улетала и прилетала «фирма». В этом отделе был, естественно, свой постоянный сотрудник КГБ, который ежедневно по восемь рабочих часов бдел и следил за происками коварного врага, обеспечивая государственную безопасность. На практике это означало, что делать ему было нечего. И вдруг — такое!

Кагэбэшник учинил Галочке жесткий допрос, с нехорошими намеками на пособничество некоей иностранной разведке, которая может использовать пропавшие авиабилеты для шпионажа. Он подробно и методично выяснял все контакты с гражданами капиталистических стран, даты, адреса, имена. Сказал: ему известно, что творится в доме 8, квартире 73 по проспекту Славы. Но что именно известно, сообщать не стал. На следующий день допрос повторился, только на этот раз офицер заявил, что заводит против Гали как кассира иностранного отдела аэропорта Пулково уголовное дело по случаю пропажи инвалютных документов.

Галочка почернела лицом. Для нее, женщины гордой, принципиальной и самолюбивой, срок в лагере представлялся чем-то таким страшным, что она готова была наложить на себя руки. Я утешал ее, как мог, но внутренне содрогался от холодного страха.