Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц

Вечером, накануне выхода из училища, мы устроили вскладчину прощальную пирушку с чаепитием и обильным угощением, состоявшим, во-первых, из карамелек и пряников, а во-вторых, из сыра, копчушек и даже сардинок. Очень веселая это была пирушка! Хотя мы чувствовали себя совсем уже взрослыми девицами, но еще не прочь были «тряхнуть стариной» и пошкольничать и никому из пирующих не давали задумываться.

Наше прощание с Ф.И. Буслаевым и с учителями было самое задушевное. Мы были уже не дети и хорошо сознавали, как много было сделано для нас. Большинство из нас тоже намеревались посвятить себя педагогической деятельности, и мы давали себе слово употребить все зависящее от нас к тому, чтобы оправдать надежды, возлагавшиеся на нас нашими наставниками, и в свою очередь принести посильную пользу нашим будущим воспитанникам и воспитанницам. Только этим путем мы и могли вознаградить наших наставников за все труды, потраченные ими на нас.

Училище дало нам все, что оно могло нам дать. Конечно, запас наших познаний был очень незначителен, но он служил для нас достаточной подготовкой для приобретения дальнейших познаний, что вменялось нам в долг первой важности нашими наставниками, которые всегда доказывали, что нам необходимо учиться и по выходе из школы, если мы желаем добросовестно выполнять наши будущие обязанности воспитательниц. Перед нами открывалась новая жизнь, о которой мы так много мечтали, но перед вступлением в нее училище сделалось нам как-то особенно мило и дорого: забыты были все наши и действительные, и мнимые горести, помнилось только хорошее — только то, что пробуждало в нас лучшие чувства и лучшие стремления.

Последовавшее затем расставанье с подругами, разумеется, не обошлось без слез, хотя мы и считали такое проявление чувства «постыдным малодушием» и «институтским миндальничаньем», но... человек слаб, и наши искренние слезы, сопровождавшиеся не менее искренними уверениями никогда, никогда не забывать друг друга, доказали нам, что мы не сильнее других смертных. Глубоко взволнованные, с грустными и радостными ощущениями, мы разъехались наконец по домам.

С.Ф. Воспоминания о женском Ермоловском училище в Москве // Русская школа. 1892. №5/6. С. 55-67; № 7/8. С. 62-84.

Николаевский сиротский институт

А. Васильева Из воспоминаний «Дома и в институте»

Отец мой служил почтмейстером в одном из маленьких захолустных городков Средней России. Нас было у него одиннадцать человек. Не имея средств давать нам необходимое образование, он по мере того, как подрастали дети, усердно хлопотал об определении их в среднеучебные заведения на казенный счет. Таким образом старший брат определен был в кадетский корпус, а две старшие сестры — в Петербург, одна в Елизаветинский, а другая в Александровский институт. 

Когда мне исполнилось девять лет, отец принялся хлопотать и о моем определении в институт. Меня, как и сестер, допустили до баллотировки, но я не была так счастлива, как они: счастливый жребий выпал той и другой при первой баллотировке, и обе они, одна за другой, поступили в седьмой младший класс; меня же несколько раз безуспешно баллотировали в разных институтах.

Тем временем годы шли; я была уже слишком велика для седьмого класса, а для поступления в один из средних мне недоставало необходимых познаний. Пока сестры жили дома, у нас была гувернантка, окончившая курс в Патриотическом институте и взятая отцом из соседнего уезда, где она временно проживала у матери, лишившись незадолго перед тем места. Маленькая, грациозная, лет двадцати шести, она прелестно танцевала и бойко говорила по-французски. Она и нас научила танцевать и говорить по-французски с теми ошибками, с какими говорила и сама, но собственно познаний нам не дала почти никаких. <...>

Года через полтора после поступления второй сестры в институт гувернантка вышла замуж и уехала из города. Мне было тогда двенадцать лет. Так как поступление мое в институт казалось маловероятным, а братья и сестры были еще малы, то на домашнем совете, на котором присутствовали бабушка и ближайшие родственники, решено было не брать другой гувернантки и предоставить мне готовиться к институту самой.

Поступить в институт хотелось мне страстно. Еще из рассказов гувернантки я составила себе о нем представление, как о каком-то сказочном царстве фей, не имевшем ничего общего с условиями и законами обыденной жизни: рассказы матери по возвращении ее из Петербурга, куда она отвозила вторую сестру, облекли это представление в еще более поэтические формы. «Такие миленькие, все в белых фартучках, в белых пелериночках и рукавчиках, сходят они, пара за парой, по лестнице, словно ангельчики», — рассказывала она об институтках. Я слушала мамашу с жадностью и с трудом сдерживала слезы зависти к счастливицам, попавшим в институт, и горечи — за свою несчастливую судьбу.