Инспектор по сказкам

И медведь повеселел, даже подмигнул мне. Понял он, что является слепым орудием в руках темных сил, желающих извести меня. Разжалобить, обозлить, запутать – словом, вывести из равновесия любыми способами – и подчинить своей воле. Но я же Инспектор. И не абы какой, а Генеральный. А значит, и защита у меня генеральная. Мне даже и думать ничего не надо – она сама защищает. Да я вроде и так ничего не думаю. Так что, может, вовсе и не в защите дело.

"Все же хорошо в сказках, – подумал я. – Вот если бы встретился мне где-нибудь в реальном лесу медведь… Да от него бежать надо со всех ног и еще нет гарантии, что убежишь: они только с виду неповоротливые увальни, а бегают – будь здоров. Вспомнить хотя бы тот же мультфильм о Маугли, как Балу за оленем бежал".

Размышления размышлениями, но информацию-то собирать надо.

– Медведик, – как можно ласковее обратился я к нему. – Что случилось-то? Может, помощь нужна?

– Какой с тебя помощник, – махнул он лапой. – Ишь, хлипкий какой. А что случилось? Семь шкур с нас содрать хотят – вот, еле вырвался, не дался.

– Ну, я все-таки Инс… (нет, не скажу, инкогнито надо хранить) инструктор по рукопашному бою, может, что и сделаю. А кто содрать-то хочет?

– И не знаю – я таких раньше и не видывал. Черные, железные… – он сокрушенно махнул лапой и побрел прочь.

– Роботы, что ль? – пробормотал я. – Несанкционированный прорыв из Фантландии?

Иногда на границе Сказочной страны и Фантландии можно было встретить интереснейшие сюжеты – да между ними и границы-то строго определенной не было: если взглянуть по карте, линия соприкосновения шла такая же изрезанная, как и любая государственная граница между странами. Кое-где они вообще плавно перетекали друг в друга, хотя место контакта всегда можно определить, особенно опытным глазом – Фантландия-то более юная страна, да и развивающаяся к тому же. А сказителей старых сказок сейчас и не найдешь почти. Другое дело, что раньше человеческая фантазия работала на производство сказок, а теперь – на производство фантастики. А с точки зрения грядущих поколений эта классификация может слиться, или размоется грань, ныне отделяющая фантастику от сказки. Тем более что над этим тоже работают имеющиеся современные сказители – как сказочники, так и фантасты.

Но это все чисто мои рассуждения, личные, а вовсе не теоретическая база под чей-нибудь догмат, вроде Сидорчуковского реформаторства – демол, надо так осовременить сказки, чтобы вернуть им былую славу и привлекательность, поднять их авторитет и веру им в народе. А народ уважает силу – не разум, заметьте, а силу. Это каких же идиотов он имеет в виду? Сам вроде не дурак. Так вот, консолидирующая сила – по Сидорчуку – заключена в отрицательных сказочных героях. И это несмотря на то, что их все время побеждают положительные. Сидорчук утверждает, что, усилив силу отрицательных героев (даже до тавтологии докатился – надо же?), мы создадим условия, когда положительным героям надо будет тоже становиться сильнее. То есть, усиливая зло, мы на самом деле усиливаем добро. "Диалектика, мой друг! – регоча, говорил он. – А то посмотришь на этих хлипких Иванов-царевичей, которые картонными мечами машут, потому что стальной поднять не могут, и плюнуть хочется. Тонус им надо поднять, тонус!"

Не знаю, может быть, в чем-то он и прав, но по-моему, для разумного человека источник противоречий должен находиться в нем самом, а не во внешних врагах. Или в окружающей природе: что, обязательно людям воевать друг с другом? Лучше бы уж решали проблемы стихийный бедствий: торнадо, цунами, землетрясений. Да и межпланетные, межзвездные путешествия на очереди. Конечно, при отсутствии непосредственной опасности человек как бы "расхолаживается" – но опять-таки: не все. Я вспомнил притчу, с которой столкнулся – не помню вот только: по пути в Анекдотию, или оттуда? Впрочем, неважно. Так вот, в одном государстве царь решил извести всех поэтов и издал указ, запрещающий стихи под страхом смертной казни. Все бросили писать, кроме троих – и их в конце концов отловила стража. И вот этих троих царь… э-э, нет, не казнил! Он дал им все: дворцы, чины, богатство. И после этого из всей троицы только один продолжил писать стихи – вот он-то и был настоящим Поэтом – так говорила притча. Ну, смысл этой басни ясен: испытание изобилием труднее выдержать, чем испытание нуждой: зачем что-то делать, если и так все есть? Ради чего стараться?

Так я шел и думал. Работа у меня такая: думать. А потом – принимать решения.

Справа в лесу, который снова появился рядом с дорогой, мне послышалось какое-то шевеление, сквозь редкие деревья виделось неявное движение, слышались возгласы и чуть ли не крики.

Свернув в лес, я довольно скоро выбрался на поляну, на которой лежала целая куча звериных и птичьих хвостов, а вокруг них толпились бесхвостые звери и птицы.

– Сдают, что ли… – пробормотал я. – Положим животы… то есть хвосты, на алтарь звериного Отечества… Или зверского? Зверствующего…