Инквизитор и нимфа

Он вынырнул на поверхность, задыхаясь и отплевываясь, и понял, что мир изменился безвозвратно. Ночь перестала быть ночью. Нет, над ним раскинулось небо в белых крупинках звезд, среди которых величаво и размеренно выступал над горизонтом Орион. Но цвета ночи стали другими. Серый — там, где сгущалась тьма, где пустота повисла над болотом. Серый обозначал пустоту. Там, где кипела суетливая жизнь мелких болотных тварей, виднелась пульсация за гранью видимого спектра. А в изогнувшемся над хлябью небе парил ястреб. Что делать ястребу на плоском и голом болоте в этот неверный час? Однако ястреб кружил, точно так же, как кружил над окутанным дымом лесом три года назад на Вайолет.

У вынырнувшего оставалось очень мало времени. Если до первых солнечных лучей никто не предъявит на него свои права, он навеки будет принадлежать волглой трясине, безнадежной топи, серой, с пульсацией жизни и крови, ночи. Так случается со всеми, кто хлебнул мертвой воды.

Подняв лицо к небу, изменившимися глазами он поймал ястреба. Птица вскрикнула, свирепо и тоскливо, и болото перевернулось. Сейчас он смотрел на топь сверху и видел, как новые токи земли зажигают мерцающие огни. Как в лужицах отражаются стебли осоки, как маленькая лиса торопливо возвращается с промысла, как черные утки спят в камышах. Он увидел и прерывистую ленту тропы. Дед почему-то называл ее «тропой факельщика».

Названия сделались очень важными, потому что у того, кто выбрался из болота, пока не было имени. Его не звали ни Марком, ни Оле, ни даже личинкой, если у личинок, конечно, бывают имена. Его не звали никак. Ястреб, поймав крылом восходящий поток воздуха, заложил следующий круг.

Дом в конце тропы отсюда, сверху, казался раскрытой коробкой с праздничным кексом. На четыре стороны распахнулись стенки коробки — желтые четырехугольники падающего из окон света, а в окнах гостиной к желтому прибавились красноватые блики огня. Дом горел, как бакен в море тьмы. Та, что разожгла огонь, ждала на пороге. Ястреб никогда никого ни о чем не просил, ибо это не в природе ястребов, но тут он молча взмолился: «Дождись!»

Они сидели на кухне и пили чай из стаканов в древних серебряных подстаканниках. Ночь за окном медленно, неохотно уступала место рассвету. Стекло запотело, вниз скатывались тяжелые капли. Еды в доме, конечно, не было, а Марку очень хотелось есть. Хорошо хоть, что нашелся пожелтевший сахар в стеклянной банке. Марк взболтнул чай в стакане ложкой. Закружились поднявшиеся чаинки.

— Как твои глаза.

— Что?

Лаури кивнула на стакан с чаем:

— Кружатся…