— Это было только однажды, потому что… ну, потому что он стыдился. Я знаю, что он так и не простил себя; он ведь нарушил свой обет. А потом я поняла, что у меня будет ребенок. Я никому не сказала, но это такое дело, которое долго не скроешь. Мой отец увидел, что случилось, и бил меня до тех пор, пока я не выдала имя Августина. Бедного Августина услали прочь, я так и не узнала куда. Его настоятель не желал, чтобы скандал запятнал Августина или их обитель, и эту историю, милостию Божией, удалось сохранить в тайне. Что же до меня, то при помощи огромного приданого мой отец уломал Роже де Коссада взять меня в жены и опекать моего ребенка. Моего единственного ребенка. Мою дочь.
Такова была история Иоанны. Я поверил ей, я верил каждому слову, хотя воображение отказывало мне (слава Богу), когда я пытался представить себе отца Августина, страстно обнимающего семнадцатилетнюю девушку. Так же мне трудно было увидеть наивную и пылкую девушку в этой женщине, которая сидела на своем сундуке для приданого, такая спокойная, такая сдержанная и уже явно миновавшая пору расцвета. Казалось, что она рассказывает о совершенно другом человеке.
— А ваш муж — он уже умер? — спросил я.
— Он умер, и его брат завладел домом, хотя наследство моего отца принадлежит мне. Семья Роже всегда меня недолюбливала. Они подозревают, что не он отец моей девочки.
— Но что же вы делаете здесь? — Этот вопрос самым первым пришел мне в голову. — Вы приехали сюда из-за отца Августина?
— О нет! — впервые она действительно оживилась: она подняла руки и сцепила их под подбородком. — Нет, нет. Я понятия не имела, где он находится.
— Тогда почему?
— Из-за дочери. Мне нужно было пристанище для дочери.
Путем осторожных, но настойчивых расспросов мне удалось выяснить, что ее дочь, хотя милая и прелестная девушка, всегда была «немного не в себе». Даже в детстве ее беспокоили кошмары, у нее бывали внезапные приступы гнева и периоды необъяснимой апатии. Назидательные речи вызывали у нее громкий плач и попытки самовредительства. В двенадцать лет ей «явились дьяволы», и она стала кричать от страха при приближении своего кузена, говоря, что он окружен «черным ореолом». С годами ее беды только умножились: она падала на землю, брызгала слюной, визжала и прикусывала язык; порой она сидела в углу, раскачиваясь взад-вперед и бормоча бессмыслицу; иногда она начинала издавать вопли без очевидной причины.
— Но все равно она хорошая, — настаивала Иоанна. — Такая милая, славная, скромная девочка. Она никому не причинила зла. Она как маленький ребенок. Я не могу понять…
— Да, я уже это слышала, — с досадой ответила она. — Я ходила к священникам и монахиням, и они говорили, что Бог может наказывать жестоко. Иные утверждали, что в нее вселился дьявол. Люди закидывали ее камнями на улице, потому что она визжала и плевалась. Мой муж так боялся ее, что отказывался впускать ее в дом. Никто не хотел жениться на ней. У меня не было выбора: ее отослали в монастырь. Она хотела поехать, и я думала, что ей это поможет. Я отдала Церкви все ее приданое. Если бы я дала меньше, ее бы, наверное, не взяли.
— Неужели? — Хотя мир полон жестокости, мне не верилось, что нигде, среди всех общин, преданных делу Христову, нет ни одной, где бы оказали помощь страждущей душе. Бог свидетель, на своем веку я перевидал немало увечных и бесноватых монахов. — Но в конце концов ее приняли?
— Да, за грехи ее. Они хотели
— Да, Алкея. — Алкея, как оказалась, была внучкой того самого Раймона Арно де Разье, который построил дом, где мы сидели. Ребенком ее отдали на воспитание родственникам в Монпелье, после того, как ее родители умерли в тюрьме. Она вышла замуж, но оставила мужа, чтобы пожить с какими-то божьими людьми. Иоанна говорила о них так туманно, будучи явно несведущей в этом вопросе, что сначала я и сам не разобрал, что это были за люди. Когда Иоанна с ней познакомилась, Алкея вела, можно сказать, жизнь нищенки. Она побиралась, находя ночлег под крышей добрых друзей, и проводила все время сидя под городской стеной и говоря с женщинами, приходившими набрать воды. Иногда она читала им что-нибудь из одной из трех книг, которые носила с собой. Судя по тому, что я слышал, она представлялась себе проповедником — и меня это очень насторожило.