Инквизитор

— А я останусь с Виталией, — предложил отец Поль. — Мы помолимся Господу в милосердии Его. Хочешь, Виталия?

Согласилась ли Виталия или нет, кивнула или покачала головой, я никогда не узнаю, потому что я оказался в спальне ранее, чем кюре успел закончить. Очевидно, что прежде эта комната могла похвастаться навесными дверьми и ставнями, но все следы их давно исчезли; пустые проемы скрывались теперь за отрезами дешевой ткани, прибитыми к деревянным перемычкам. В комнате находились три убогих ложа из соломы и один резной и расписной сундук для приданого, редкой красоты. Я с любопытством его рассматривал.

— Это мой, — объяснила вдова. — Я привезла его сюда.

— Он очень красивый.

— Его сделали в Агде. Где я родилась.

— Значит, вы прибыли сюда из Агда?

— Из Монпелье.

— Да? Я изучал богословие в Монпелье.

— Я знаю. — В ответ на мой удивленный взгляд она добавила: — Отец Августин рассказывал мне.

Я взглянул на нее внимательнее. Она стояла, сложив руки на поясе, и наблюдала за мной с интересом и без тени страха. Ее поведение озадачивало меня. Это было так непохоже на то, как ведут себя женщины, столкнувшись с представителем Святой палаты, и при этом без всякого намека на дерзость или враждебность.

— Дочь моя, — сказал я, — отец Августин посещал вас здесь много раз, и я уверен, что вы о многом переговорили. Но с какой целью он к вам приезжал? Ведь за духовным наставлением вы могли обратиться к отцу Полю?

Вдова вначале, кажется, задумалась, а потом ответила:

— Отец Поль очень занят.

— Но не более, чем был занят отец Августин.

— Верно, — согласилась она. — Но отец Поль не сведущ в законах.

— В законах?

— Я веду имущественный спор. Отец Августин помогал мне советом.

Она говорила с большой осторожностью и явно лукавила, но я, как всегда в подобных случаях, всем видом выказывал ей свое расположение.

— Какого рода этот имущественный спор? — спросил я.

— Ах, отец мой, мне неловко отнимать у вас время.

— И все же вы охотно отнимали время у отца Августина.

— Только потому, что он не был так вежлив в обращении, как вы, отец мой.

Улыбка, с которой она произнесла эти слова, слегка меня смутила, потому что она не вязалась с ярким блеском ее глаз. На устах ее было притворство, а в глазах — вызов.

Я задумался над этим любопытным сочетанием.

— Я могу быть груб, как любой другой мужчина, — ответил я спокойно, но с подчеркнутой напористостью. И дабы показать, что меня не так-то просто сбить с толку, я добавил: — Расскажите мне, что это за имущественный спор.

— Ах, грустная история.

— В каком смысле?

— Она лишила меня сна.

— По какой причине?

— Потому что все так безнадежно и запутанно.

— Возможно, я мог бы помочь?

— Никто не может помочь.

— Даже отец Августин?

— Отец Августин мертв.

У меня появилось чувство, что я сижу за шахматной партией (занятие, которому я посвящал немало времени до принятия обета). Вздохнув, я возобновил атаку, но теперь используя более грубое орудие.

— Будьте добры, объясните мне суть этого имущественного спора, — сказал я.

— Отец мой, это слишком скучно.

— Позвольте мне самому судить об этом.

— Но, отец мой, я не знаю, как объяснить. — Она развела руками. — Я не могу объяснить, потому что я не понимаю. Я простая женщина. Безграмотная женщина.

«А я, сударыня, я — царь иудейский», — было первое, что мне захотелось сказать в ответ на эту отговорку, столь очевидно лживую. Но я сдержался. Вместо того я возразил, что если она искала совета отца Августина, то у нее, вероятно, находились средства объяснить свои трудности.

— Он читал бумаги, — ответила она.

— Разрешите мне на них взглянуть.

— Я не могу. Я отдала их отцу Августину.

Внезапно терпение у меня лопнуло. Со мной не часто такое случается, уверяю вас, но время у меня не безгранично, а она проявила почти дерзостное коварство в своих ответах. Мне следует, подумал я, выложить ей кое-какие важные факты.

— Отец Августин писал о вашей дочери епископу Памье, — заявил я. — Он упоминал, что ею владеют бесы. Возможно ли, что это и есть причина, побудившая вас обратиться за советом к нему, а не к плохо образованному деревенскому кюре?

Подобные откровения зачастую оказываются убийственными. Я не раз прибегал к ним во время допросов и всегда бывал вознагражден. Я видел, как люди ловят ртом воздух, плачут, бледнеют и краснеют; я видел таких, что падают с мольбой на колени, и таких, что свирепеют и бросаются выцарапать мне глаза. Но Иоанна де Коссад продолжала смотреть на меня, не меняясь в лице. Наконец она произнесла:

— Августин часто говорил о вас.

Неужели она нарочно пропустила одно, столь важное, слово?

— Он говорил, что вы умны и упорны, — продолжала она, — что вы много работаете, но в душе вы не инквизитор. Он сказал, что для вас это все вроде забавы, все равно что охота на кабанов. Подобного легкомыслия он не одобрял. Но не я.