Инклюз

Порой попадется человеку такая вещь, которая так привлекает его внимание, что весь остальной мир становится размытым, бесцветным и глухим.

На вельветовой ткани вишнёвого цвета лежала иголка. Ее нержавеющая поверхность отражала окна и лампы внутри помещения, но детали едва были различимы. Волокна на лоскуте были длинными и поглощали свет. Тонкая блестящая игла сильно выделялась на фоне темно-красного волокна.

– Это совсем не больно, – неторопливо сказал мужской голос с приятными мягким тембром.

Указательный и большой пальцы мужской руки взяли иголку. Аккуратные и ухоженные ногти указывали на чистоплотность мужчины.

Где-то далеко заиграла музыка.

Игла плавно, но довольно сильно надавила на кожу, на короткое время задержав нажим. Пальцы еще раз проделали ту же манипуляцию в нескольких сантиметрах от первого укола. Движения мужчины были ровными, обдуманными и осторожными.

– Ты молчишь… Всё в порядке? – спокойно и монотонно спрашивал мужчина.

– Я тебе доверяю, – ответил тихий голос девушки.

Игла с большей уверенностью продолжала нажимать на кожу, с каждым разом перемещаясь все ниже, пока не достигла пупка.

– Это что, живая музыка где-то? – спросила девушка, и пресс живота чуть напрягся от сказанного.

– Кажется, да, – тихо ответил мужской голос. Было понятно, что он был сосредоточен на своей кропотливой работе и поверхностно воспринимает сказанное.

Игла стала скользить от пупка вверх. Она оставляла на коже белую линию, которая, впрочем, быстро снова становилась розовой.

– Откуда она тут взялась? – спокойным голосом спросила девушка.

– Там, внизу, иногда желающие играют для публики. Очень рекомендую в свободную минуту заглянуть, – тихо ответил мужчина.

В разговоре наступила небольшая пауза. Игла перестала надавливать на кожу и зависла над мягкой тканью груди в ее нижней части.

– Может, мы уже начнем? – спросила девушка.

– А ты не заметила? Я уже начал, – все также уравновешенно и тихо ответил мужской голос.

Игла вновь вернулась на вишнево-красный вельветовый квадрат ткани. На женский живот опустилась белая блузка с изображением крошечных божьих коровок, покрывая изгибы груди и впадину пупка.

Женщина тяжело вздохнула.

04. В доме есть ружье

___

Закрыв глаза, Оскар чувственно проигрывал возвышенный «Канон» Иоганна Пахельбеля в тональности Ре Мажор, который с недавнего времени стал модным на грустных и радостных семейных мероприятиях. Написанная для трех скрипок в эпоху барокко, композиция хорошо перекладывалась на соло виолончели. Он только недавно открыл для себя этого немецкого композитора, который был другом отца Иоганна Себастьяна Баха, учил его брата и, скорее всего, на будущего гения тоже оказал огромное влияние. Оскару нравились и фуги, и хоралы, он каждый раз сам наслаждался тонким драматургическим сюжетом мелодии, когда ее исполнял.

Понемногу расслабляясь в новом доме, Оскар все больше растворялся в музыке. Он представлял серьезного композитора в пышном голубом камзоле, расшитом золотом, и кудрявом седом парике. Его музыку, в воображении виолончелиста, слушали на званых ужинах другие знаменитые сыны Нюрнберга от генерала Фридриха фон Крессенштейна до прославленного капитана немецкой сборной по хоккею на траве Максимилиана Мюллера. Время, судьбы, события, смешивались и наскакивали друг на друга, соединялись, раздваивались. А легкий, свободный, окрыляющий «Канон» объединял поколения и кружил, казалось, над всем миром, был слышен не только в этом доме в самом конце тупиковой улицы, а в каждой комнате всех комнат, подвалов и чердаков всей планеты. Ему казалось, что сладковато пахло пудрой, которой встарь посыпали высокие пышные парики. Он не уставал поражаться: в этих нотах были прописаны даже ароматы, еле уловимые, цветочные, ускользающие, как неумолимые минуты и целые столетия. Буря разных чувств обрушилась дождем сильных и одурманивающих звуков на молодого музыканта, но тут же, минуя кульминацию, почти стихла.

Оскар вновь открыл глаза и увидел за столом, где раньше сидела Джоанна, совершенно другого человека. Спиной к нему сидела девушка. Видно было, что она еще совсем молода. Нагнувшись к настольному зеркальцу, она красила ресницы, отчего её и без того большие глаза казались ещё больше. Она была одета в хлопковое белое платье с открытыми плечами и большим вырезом на спине. Кожа на плечах, как и на нежных тонких руках, была загоревшей. Когда она слегка поворачивалась, было видно, что высокая грудь приняла очертания зрелой формы. Девичество ещё совсем недавно горячилось в ее крови, но став немного старше она уже ощущала себя независимой женщиной, в действительности же, оставаясь неопытной легкой добычей для искусителей.

Возможно, учитывая темперамент девятнадцатилетней девушки, в голове у нее звучала несколько иная музыка, чем одинокая виолончель, поскольку иногда девушка весело подыгрывала в такт плечами, кокетничая и ритмично пританцовывая.

Композиция совсем стихла, оставшись звучать ненавязчивой фоновой музыкой. Лишь только мягкое скольжение пальцев и движение смычка помогали угадывать ритм мелодии.