Ингви фон Крузенштерн

Так же под ручку, мы вернулись в деревню. Со двора Софии слышится гул и вскрики. Кто-то яро спорит, вот-вот вспыхнет потасовка. Мы поспешили навстречу.

— А ну прекратите! — заранее крикнула глава. — Хватит! Вы что, не слышите?! Хватит ругаться!

Народ более-менее утих. Раскрасневшиеся лица мужчин и женщин стали светлеть, словно пелена сходит. А глаза опустились к земле.

— Ну! Что случилось?!

Из толпы выскользнул Вейко. Прищурившись, говорит:

— Дурные они у тебя, сударыня! Вот тот, бородатый, пожелал тому здоровяку, доброго дня. Ну, как это обычно делается, сказал: «Добрый день». Здоровяк стал спорить, что день вовсе не добрый, на что бородатый возразил, назвав другого дураком. С того и началось. А потом все на две части стали делиться и припоминать друг другу былые обиды.

София хмуро оглядела собравшихся, останавливая взгляд на тех, кто не опустил головы и каждый из них, в итоге, отвёл глаза.

— Вы, похоже, хотите предать тут всё огню и разорению, — с горечью изрекла она. — Поссориться, поубивать, уничтожить… Сколько поколений предков прожило здесь жизнь, отстраивая и улучшая деревню. Мимо нас проходит крупный тракт, благодаря чему не знаем горя даже в засуху или ещё какого лихолетья. И тут, из-за шуточного спора, пустить всё прахом?! Этого хотите?

Кажется, что даже птицы пристыженно смолкли. Со стороны же людей нет ни ропота, ни возмущения. Робко, словно в первый раз, они начали улыбаться друг другу, просить прощения и извинять.

София до вечера сглаживала ситуацию и восстанавливала лад. С её же слов, успела вылечить ребёнка. Мы расположились в одной из комнат большого дома и смиренно дожидались возвращения. Я успел съесть буханку хлеба, щедро запив молоком.

— Сил нет, — изрекла хозяйка, с блаженством расположившись в кресле.

Мы в гостиной, потолок которой теряется во тьме, ибо помещение общее на два этажа. По-королевски выстроен камин из массивного камня, возле него кресла. В центре гостиной длинный стол с толстенной столешницей, живо напомнивший мой, на Свейской земле. Красивые стулья с высокими спинками, ковры на полу и стенах. Есть гобелены и полотна. Много шкафов, тумб и прочей мебели, гармонично вписывающихся в интерьер.

— Надеюсь, вы поели?

Вейко, только вернувшийся с улицы после курения, кивнул. А мне захотелось пояснить:

— Я нашёл хлеб и молоко, София. Прости, что хозяйничали тут.

— И всё? — изумилась она, порываясь встать.

— Нет, нет, нет! — замахал я руками. — Сиди, отдыхай. Мы не привередливые. И на этом спасибо.

— Боги! Там полный склад еды, Игорь, — страдальчески взглянула женщина. — Просто я не держу слуг, а так бы вы были покормлены нормально.

— Благодарим, сударыня, — ответил Вейко. — Не изволь беспокоиться. Если можно, то я пошлю Игоря на склад, и мы сами накроем на стол.

— Конечно можно, — рассмеялась она. — Я вам кто, чтобы столько съесть в одиночку?

— Тогда… — протянул я, — расскажи куда идти и что принести тебе?

Спустя некоторое время, стол заслуженно украсился многими яствами, хорошо дополняющими сдержанное богатство гостиной.

— У меня ещё компот есть — сварила вчера, — подняла палец София, намереваясь сходить.

— Я принесу! — соскочил, сдерживаясь, чтобы не поморщиться от боли — тело только начало восстановление.

Удивительный ужин начался. Если бы не воспитание, то я бы чавкал и урчал, как пёс или волк — настолько всё вкусно. Живот уподобился мешку из-под картофеля — ем как не в себя. Вдобавок запил удивительно ароматным и вкусным компотом.

— Теперь я спокойна, — легко улыбнулась София.

— У тебя много забот, сударыня, — протянул Вейко, — и без мужчины, наверное, тяжело со всем справляться?

София чуть помолчала, борясь со слезами, смахнула самые настырные и говорит:

— Это случилось два года назад. Урмас, мой муж, с сыновьями заночевали в лесу. Там был егерский дом, и Урмас очень любил его. В ту ночь разыгралась страшная гроза и одна из молний попала в дом. Никто не спасся…

Её горло сжалось и прошло некоторое время, прежде чем женщина снова заговорила:

— Я почувствовала их гибель. Проснулась. В груди сильно болело. Наверное, сама чуть не умерла. И потом тоже, когда совершали обряд упокоения. С тех пор мои способности пробудились, а управление деревней легло на плечи. Признаться, тогда я была бы не против отдать эту ношу кому-нибудь, да только никто не хотел.

Мы дружно помолились об упокоении душ умерших.

— Прости, сударыня, что разбередил рану, — склонил голову Вейко.

— Нет, ты всё верно спросил. Управлять селением очень трудно. И всё же, — я счастливый человек, ведь те доверие и любовь, которыми меня одаряют люди — бесценны. Вы бы знали, как они обо мне заботятся, едва не на руках носят.

— Да, — кивнул я и переглянулся с дедом, — это многое значит.